Шрамы как крылья

Последний звук затихает, и я открываю глаза. Преподавательница актерского мастерства, сняв очки, утирает платочком слезы, отчего я ощущаю себя еще более неловко.

Тони с грохотом роняет на пол папку и, кажется, чертыхается себе под нос.

– Вы меня, конечно, извините, но я просто зол. – Он поворачивается ко мне с таким видом, будто хочет потребовать от меня объяснений. – Почему ты не пришла на первое прослушивание? Я бы дал тебе глав…

Кензи резко выпрямляется, обрывая его на полуслове:

– Он позже сообщит тебе о результате, – отрывисто заявляет она мне.

Я спускаюсь со сцены, а Тони о чем-то горячо шепчется с преподавательницей актерского мастерства.

Если бы моя жизнь была мюзиклом, мы бы вместе с ними исполнили сейчас постановочный танец. Они бы подняли меня на плечи, а над радугой воспарили бы синие птицы.

Вместо этого Кензи открывает дверь и жестом выпроваживает меня.

Жизнь совсем не мюзикл.

* * *

Мы с Пайпер сидим на бордюре, дожидаясь, когда за нами приедут, и тут к нам подходит Тони.

– Ава?

– Да? – Я встаю, но, даже выпрямившись, достаю ему макушкой только до груди.

– Роль твоя. Она, конечно, небольшая, но это будет отличный опыт для следующего года, когда ты придешь на нормальное прослушивание.

Я с улыбкой киваю.

– По одному шажку за раз.

– Значит, ты согласна? – Он протягивает руку для пожатия. – Ты понимаешь, что тебе нельзя будет петь с закрытыми глазами?

– Понимаю. – Я пожимаю его руку. – И я согласна.

Пайпер взвизгивает от радости, и я шикаю на нее. Тони собирается уходить, но я его останавливаю.

– Скоро у меня будет операция. На глазах. Так что ко дню премьеры я буду выглядеть чуть… лучше.

Тони раздраженно поджимает губы, совсем как на прослушивании.

– С таким голосом, как у тебя, никто и не задумается о твоем лице. И тебе тоже не стоит о нем беспокоиться.

Тони уходит, и Пайпер шлепает меня по заду. Заслонив глаза от солнца, я смотрю на нее. Подруга улыбается, я еще не видела у нее такой широкой улыбки.

Я тоже расплываюсь в улыбке, хотя меня до сих пор потряхивает при мысли о том, на что я согласилась.

– Ты ведь понимаешь, что это значит? – спрашиваю я.

– Что у Кензи будет инфаркт?

– Точно. А у тебя есть семь недель, чтобы натренироваться аплодировать стоя.

Глава 27

Тони назначил девушку с короткой стрижкой помогать мне вживаться в роль. Ее зовут Сейдж, а характер у нее, как у лабродудля, – такая же задорная и энергичная и так стремится услужить, что иногда очень хочется окатить ее из шланга холодной водой, чтобы успокоить.

Когда рядом нет Кензи, Сейдж становится по-настоящему милой и изо всех сил старается мне помогать. Она говорит, ей нравится быть не только дублершей Кензи.

– Ее устраивает, что запасной вариант – это именно я. Так ей не приходится беспокоиться о том, что кто-нибудь отравит ее обед и получит ее роль.

Смертоносный обед? В какую драму я ввязалась?

На сцене Асад сколачивает домик Дороти. В глубине души мне хочется вновь носить черную футболку, помогать за кулисами и обмениваться с Асадом строчками из старых бродвейских мюзиклов, а не разучивать свою роль.

Но благодаря бесконечной энергичности Сейдж я ухитряюсь за несколько недель выучить песни (жизнерадостную «Добро пожаловать в страну Жевунов» и донельзя примитивную «Уже дома») и плавно влиться в репетиционный процесс. Сцена, читка ролей – все это обрушилось на меня, словно привет из прошлого. Даже Кензи по большей части держится в стороне, лишь иногда бросая ехидные замечания о моих успехах или старании.

Сейдж рассказала мне, что после выходки Асада с занавесом Кензи злилась целую неделю.

– Впрочем, мы это заслужили, – говорит она с искренней улыбкой, сидя по-турецки на сцене. – Но помимо этого она еще злится на то, что ты увела у нее подругу, а Тони всем твердит, будто роль Дороти следовало отдать тебе. – Стрельнув взглядом по сторонам, Сейдж наклоняется ближе. – До аварии она не была настолько… м-м-м…

– Бешеной? – предлагаю я.

– Яростной, – шепотом продолжает Сейдж. – Та авария изменила всех нас.

Она поднимает рукав, обнажая толстый морщинистый лиловый шрам вокруг предплечья.

– Ты тоже была в той машине?

– Да. Пайпер пострадала больше остальных. Но шрамы есть у всех нас.

* * *

Близится день операции, на улице уже вовсю оттепель, и я ощущаю себя почти как раньше – до того, как очнулась после пожара. Кора замечает, намазывая меня кремом, что слышала, как я пела в душе. Я смущенно бормочу извинения, но она лишь смеется.

– Даже не смей прекращать! Хорошо, что в этом доме опять звучат песни.

Уже середина апреля. Мы с Пайпер сидим за круглым столом в читальном зале библиотеки. Пайпер просматривает домашнее задание по математике, а я придумываю, как написать пять страниц доклада о пяти строчках сонета. Подходит Асад и бросает перед нами на стол какую-то листовку.

– Дамы, грядет субботняя вечеринка. Театральное событие сезона.

Девушка за соседним столом шикает на нас, призывая к тишине.

Пайпер шикает на нее и берет листовку. Бегло глянув, она качает головой и кладет ее обратно.

– Я не в настроении веселиться. Особенно в доме Кензи.