Шрамы на стали (СИ)

— Знаю, что не была я хорошей матерью, и это тоже меня сгрызает. Я просто вдруг поняла, что совершенно не знаю, что делать дальше. Не знаю, куда я веду всех этих людей. Из чистого упрямства, гнавшего меня вперед, из эгоизма. Они погибают ради этого. И… Днем у меня совсем нет времени над этим думать, все время нужно планировать, согласовывать планы атак, говорить с Рейнардом о том, что мы будем делать потом с королевствами, что нужно поменять, чтобы ни один склизкий гад Колдуэлл не обманул меня снова… А ночью я начинаю думать, что никакого потом может не быть. Что Нильфгаард все-таки слишком силен. Странно, что я не размышляла почти над этим, когда начинала войну, тогда была только ярость. И за эту неуверенность теперь я себя ненавижу. Ну что, советник? — хотела сказать она смело, с бравадой, присущей самому Гаскону, но вышло беспомощно-устало. — Что ты можешь мне сказать? Не забивать голову всякой чепухой и идти вперед, пока ноги не отвалятся, разве что. Я всегда так делала. Но чем ближе решающее сражение, тем тяжелее почему-то. И Виллем еще…

— И что ты будешь с ним делать? — задумчиво спросил Гаскон. — Закуешь в кандалы?

— Не знаю. — Признание сорвалось неожиданно легко, и ничего не произошло. Не загрохотал гром в небе, никто не сдернул с нее корону. Мэва прислушивалась к ощущениям, и они почти нравились ей. — А ты бы что сделал на моем месте?

— Не мне решать чужие судьбы, Мэва, — укоризненно заметил Гаскон. — И не мне выбирать одно из зол. А знаешь, простил бы я этого идиота. Я вообще человек незлой.

Она рассмеялась, пока не поняла, что Гаскон почти серьезен. В его-то случае без «почти» никак нельзя. Но, подумав немного, он добавил:

— Каждый сомневается, рано или поздно. Я знаю, что у тебя хватит упорства пересилить что угодно, при должном желании ты могла бы сдвинуть с места махакамские горы. Я точно знаю, что солдаты желают, чтобы ты продолжала идти так же, как и всегда. Они в тебя верят больше, чем в богов. Или молятся на тебя, тут как посмотреть.

— А если я ошибаюсь? Они готовы сложить за это головы?

— Я готов, — неожиданно заявил Гаскон. — Если это докажет тебе, что твои дела чего-то да стоят.

— Никогда не смей так говорить, — устало прошептала она. — Я запрещаю. Как твоя королева, я…

Глаза ее закрылись; сон пересилил все: усталость, тревоги и страх. Кажется, она ткнулась лбом в плечо Гаскона, находясь в причудливом полусне, когда уже реальность не отличить от бреда.

— Спасибо, — пробормотала Мэва.

— За душеспасительные беседы? — ехидно уточнил Гаскон. — Может, мне стоило стать каким-нибудь жрецом. Особенно, если прихожанки будут симпатичными златовласками…

Она не слышала, что он болтал дальше, — и слава богам. Мэва просто наконец-то провалилась в спокойный глубокий сон, о котором мечтала уже несколько дней.

========== 3. ==========

Комментарий к 3.

внезапно захотелось написать что-то очень легкое, ненапряжное и не особо ангстовое, а то как-то не хорошо, когда персонажи только страдают.

спойлер: у меня почти получилось.

Сколько бы сама Мэва, генерал Рейнард Одо, рыцарь Эйк из Денесле и множество других достойных, прекрасно образованных людей ни пытались справиться с бесконечной наглостью Гаскона, им не суждено было ничего изменить. Разбойничьи, истинные привычки обитателя большого тракта из него было не вытравить ничем: этот человек совсем не гнушался закидывать ноги на стол в присутствии королевы, ругался такими словами, каких Мэва никогда и не слышала, панибратски похлопывал Рейнарда по плечу, что броня того звенела, а сам он багровел от ярости; еще Гаскон отчего-то чрезмерно упрямо звал Мэву по имени, с явным наслаждением плюя на субординацию, но это была совершенно отдельная история.

Некоторые пытались сделать из Гаскона человека, но большинство скоро уяснило, что проще научить Панталона давать лапу по команде и веселым волчком крутиться за собственным хвостом при особом посвистывании, чем привить Гаскону хотя бы немножко такта и вежливости. Но Мэва не отчаивалась: иногда ей казалось, что она имеет на этого упрямца какое-то особое влияние, в котором ни один из них не признался бы. Однако встречала она только насмешки, язвительные выпады; это была их собственная игра: не то искусная партия в гвинт, не то фехтование на остро отточенных, колких шпагах.