Штабная сука

У Шахова тоже была зима. Он стоял в глубине логова, а Пасть расположилась между ним и выходом, и из глотки Чудовища валил пар. Было холодно и пусто. Он ждал смерти.

В роте многое изменилось за то время, которое Шахов провел в госпитале. Алик Седловицкий и Лафет сели, и сидеть им придется добрых три года. Дембеля во главе со старшиной Бариновым укатили по домам, и теперь в роте заправляли вчерашние черпаки, по большей части азиаты. Однако Шахова почти не трогали, отчасти потому, что не хотели последовать за Аликом и Лафетом, отчасти же потому, что слишком уж паршиво Шахов выглядел.

Так что жил он нормально, если можно назвать нормальной жизнь духа последнего эшелона: выполнял самую грязную работу, питался самой паршивой пищей, носил самую убогую одежду.

Впрочем, ему было безразлично, как и за счет чего функционирует его тело. Он был конченый: Чудовище одержало над ним верх и вот-вот должно было сожрать его.

Иногда его пинали, иногда унижали, но это было так, мелочевка. Он только презрительно усмехался в темноте своих доспехов: Пасть не пожирает его сразу, она хочет продлить его умирание, она играет с ним в игру смерти, как кошка играет с пойманной мышью, прежде чем съесть ее.

Видно, Чудовище было скверно отрегулировано, раз сквозь голый функционализм («убить!») пробивались какие-то эмоции («но сперва чуть-чуть помучить»).

Он кривил губы в презрительной ухмылке: эта Тварь считает, что воина можно сломить вот этим.

И он помнил еще одну вещь: скоро он уедет, уедет очень далеко и навсегда, обрекая Чудовище на неминуемую гибель. Конечно, если до отъезда не погибнет в Пасти. Осталось продержаться немного. Лишь бы выдержали доспехи. Лишь бы Тварь не догадалась до срока.

Играй со мной, милая, играй! Поддевай меня когтями, покусывай, катай лапами. Я потерплю. Только бы дотянуть!

А может, у нее просто не хватает сил пожрать его? (Он ведь нанес ей такие мощные удары.) И она, уже завладев им, теперь накапливает силы, готовится для решительного броска? Лишь бы успеть покинуть ее до того момента, когда она атакует. Лишь бы успеть подобрать свой меч.

Он был уверен, что все будет хорошо, что он убьет проклятую Тварь, ведь именно такова была его миссия в этом мире, а миссии всегда выполняются. Но иногда, когда Тварь очень уж сильно хватала клыками его доспехи, он отчаянно боялся не успеть.

Дни шли за днями, приближая момент отъезда. На тяжелые работы Шахова не гоняли и в наряды не ставили, но он по-прежнему мыл туалет, стирал дедовские портянки и — как любой другой задроченный душара — выполнял все прочие грязные работы, сколько их ни было в роте. Ему надо было продержаться.

Однажды его попробовали отправить на работу в парк, но он заснул прямо на броне танка — этому проклятому телу, которое уже порядком износилось в многодневной битве, все чаще требовался отдых, — и рука его примерзла к холодному металлу. Проснувшись, он одним коротким рывком освободил руку, оставив на окровавленной броне клочья крови и мяса. Боли он не почувствовал — доспехи не умеют болеть — и даже не изменился в лице, но в парк его больше не посылали.

И он все время теперь оставался в казарме и не сводил глаз с Твари, а она не спускала с него своего ненавидящего взгляда.

Когда до истечения определенного ГВКК. двухнедельного срока оставалось два дня, Шахова вызвали в ротную канцелярию. Он переступил порог и замер в четырехугольнике между шкафами с какими-то бумагами справа и слева и столом впереди. Там сидели ротный, замполит и командир взвода, в котором числился Шахов, старший лейтенант Седых. Ротный был равнодушен и официально сух, он даже не снял шапку и не расстегнул крючок полевого пэша. Замполит попросту скучал, развалившись на стуле, посасывая сигаретку и гуляя глазами где-то далеко-далеко за спиной Шахова, словно все происходящее его, старшего лейтенанта Бондаренко, совершенно не касалось. На гладком плоском лице взводного явственно читалось отвращение.

— Ты чего матери не пишешь? — спросил негромко ротный, барабаня пальцами по столу.

Шахов не понял, о чем речь, и промолчал.

— Шахов, — надоедливо поморщился ротный, — если начальник задает вопрос, подчиненный должен на него отвечать.

Шахов молча смотрел куда-то в окно. — Ша-хов! — протяжно позвал ротный, щелкая в пространстве пальцами, — Эгей! Солда-ат! Ау!

— Послушай, Шахов, — вмешался Седых, — хорош порожняка гонять. Ты че домой не пишешь, а? Отвечай давай!

Шахов продолжал молчать.

— Ты, придурок херов, — начал закипать Седых, — не парь нам мозги, а то.

— Погоди, Толя, — остановил его ротный. — Не нагнетай… Э, Шахов, слушай меня. Твоя мать написала командиру полка письмо. Она пишет, что от тебя уже чуть ли не полгода нет никаких известий, и просит комполка разобраться. С ведома комполка мы отправили тзоей матери письмо, что ты, мол, болеешь, то да се, желтуха и все такое прочее и после выписки из госпиталя получишь право на отпуск по состоянию здоровья. Она вчера звонила, и комполка с ней говорил.