Штабная сука

Они вошли. В центре кабинета, за белым двухтумбовым столом, спиной к задрапированному легкомысленными желтенькими занавесочками окну сидел здорово полысевший человек средних лет с бороздкой от очков поперек переносицы и тонкими, терявшимися на этом массивном сером лице, губами. Шинель с майорскими погонами висела на вешалке в углу, офицерская шапка едва виднелась среди вороха медицинских бумажек.

— Здравия желаю, товарищ майор, — кивнул заведующему Марченков. — Я — командир роты, в которой служит рядовой Шахов. А это, — он мотнул головой в сторону Баринова, — старшина роты.

Военврач встал, пожал руку Марченкову, сделал неуловимое движение головой в сторону Баринова.

— Садитесь.

Все сели. Военврач вопросительно взглянул на Марченкова.

— Как у него дела? — спросил тот деловито.

— А как вы хотели после такого? — пожал плечами военврач. — Рана на голове и другие травмы постепенно заживают, но он находится в состоянии глубокого шока. Мало двигается, ни с кем не общается…

— Понятно, — недослушал Марченков, — Можно его увидеть? Где он?

— Мы положили его в бокс. Ему пока рано в обычную палату, — военврач встал. — Пойдемте.

Они вышли из кабинета и подошли к одной из дверей по правой стороне коридора.

— Здесь, — сказал военврач и открыл дверь.

Они вошли и увидели торчащую из-под одеял забинтованную голову, Было трудно узнать, кто это такой.

— Шахов! — окликнул лежащего военврач.

Голова медленно повернулась на звук, на вошедших глянули из-под бинтов прозрачные до остекленения глаза.

— Привет, Шахов! — бодреньким голосом произнес ротный. — Как дела?

Шахов продолжал молча смотреть на него.

— Как ты себя чувствуешь? — повысил голос ротный. Щахов не ответил. Ротный оглянулся, взял из-под окна табурет и подсел к кровати.

— Ты меня слышишь?

— Слышу, — тихо-тихо, без интонации, ответил Шахов.

— Хорошо, тогда слушай меня внимательно. На Лавочкина и Седловицкого открыто уголовное дело. Сейчас они на гарнизонной гауптвахте, под следствием…

По правде говоря, все это предназначалось скорее для военврача, чем для Шахова. Хотя, впрочем, военврач отнесся к сказанному точь в точь, как Шахов, — с полнейшим равнодушием.

— Так вот, на днях к тебе придет офицер, следователь из гарнизонной прокуратуры, — продолжал ротный. — Он задаст тебе несколько вопросов. Ничего не бойся и отвечай только правду. Понял?

— Понял.

— Отвечай, как оно и было, что я приказал роте тебя не трогать, а Лавочкин и Седловицкий нарушили мой приказ, Понял?

— Понял.

— Хорошо. Могут еще придти из особого отдела и политотдела. Отвечай им то же самое. Понял?

— Все скажу, — забормотал Шахов. — Обо всех. Баринов занервничал. Он прислонился к стене и уставился куда-то в окно. Губы его дрожали.

— Хорошо, — кивнул ротный после паузы, в течение которой он не сводил с Шахова подозрительного взгляда.

— Не сомневайся, все виновные будут наказаны… Отличный солдат, — сказал он военврачу, — молодец. Мы все — у себя в роте — его любим и уважаем, часто ставим в пример Другим… Очень честный, — зачем-то добавил он, помолчав.

Военврач только пожал плечами, мол, верю вам, милейший, но меня это не касается.

— Ну, добро, — ротный встал. — Выздоравливай, Шахов. Мы, в роте, тебя ждем.

Шахов отвернулся.

— Шахов, — мягко сказал военврач. — Ты солдат, а с тобой разговаривает офицер, твой командир. Слышишь меня?

— Ну-ну, ничего-ничего, товарищ майор, — произнес Марченков через десяток секунд тщетного ожидания реакции Шахова. — Он очень болен. Надеюсь, это пройдет. Пойдемте.

Они вышли.

— Сотрясение мозга, чего же вы хотите, — как бы оправдываясь, сказал военврач. — Еще неизвестно, как все это отразится на его мозгах.

— Что, может тронуться? — спросил, внимательно глядя на военврача, Марченков.

— Все возможно. Родителям сообщили?

— Еще нет. Зачем зря пугать людей.

— Зря?

— Ну да. Сообщим, когда он встанет на ноги. Они остановились у выхода из отделения.

— Всего хорошего, товарищ майор.

— Хотя даже если он не чокнется, а вернется в роту, — как будто не слыша Марченкова, задумчиво сказал военврач, — лучше ему от этого не будет.

— Почему это? — с подозрением, спросил ротный. — У нас в коллективе сформировалась отличная атмосфера и…

— А духам никогда лучше не бывает, — философски ответил военврач.

Он с облегчением перевел дух. Ф-фу, кажется, в этот раз пронесло. Лапа Чудовища чуть было не схватила его. Пасть снова в опасной близости. А это значит, что время битвы пришло. Чудовище теперь может напасть в любой момент, и надо всегда быть готовым к этому и даже во сне не выпускать из рук оружия. Он отлично понимал, на что идет, вступив в противоборство с Пастью. И он был полон решимости биться до конца. Его оружие — его отсутствие, его оружие — великий голод, который избавит мир от Пасти. И он был готов на все.

Он гордился собой, Ну чем, черт возьми, он хуже великих героев древности, очищавших Вселенную от мерзких прожорливых тварей, порожденных Хаосом и Злом на рассвете времен? Его меч — голод, его щит — мужество, его знамя — Господь.