Штабс-капитан Русо Бланко История офицера Петроградской военной контрразведки

Коммуна? Кажется, его вдохновляет опыт Парижской Коммуны. Точно! Именно поэтому они подняли красные флаги на кораблях Балтийского флота, а у солдат на шапках нашиты красные ленты и стол председательствующих покрыт красной материей – цвет французской революции, цвет крови. Неужели не помнят, чем закончилась коммуна в Париже: революционный террор, гражданская война и императорство Наполеона, такого же коротышки и выскочки, как Ленин.

– 

Гибель тысяч пролетариев в борьбе за действительно революционную республику, будучи физической гибелью, не только не есть политическая гибель, а, напротив, есть величайшее политическое завоевание пролетариата, величайшее осуществление им его гегемонии в борьбе за свободу. Мы должны создать революционный Интернационал для борьбы против европейских социал-шовинистов и центристов. К числу их бредовых идей и извращений марксизма принадлежит оппортунистическая ложь, будто подготовка восстания есть бланкизм.

Интересно, в данном случае бланкизм – это от фамилии французского революционера Луи Огюста Бланки или от девичьей фамилии матери господина Ульянова – Марии Израилевны Бланк? Право, каламбур, господа.

– 

За нами верная победа, ибо народ уже близок к отчаянию и озверению. Мы отнимем весь хлеб и все сапоги у капиталистов. Мы оставим им корки, мы оденем их в лапти!

Толпа, до сих пор напряженно слушавшая и хранившая тишину, взревела. В едкий дым полетели бескозырки, фуражки и шапки. Поверх голов заколыхались стволы винтовок, маузеры, наганы и штыки. А мой сосед-солдат засунул два пальца в рот и издал оглушающий протяжный свист. Похоже, последние слова оратора были поняты лучше всего и теперь наступила кульминация революционно-футуристической пьесы. Пора уходить.

Буэнос-Айрес. Июль 1921 г.

Утром я ушел на работу как обычно – рано и тихо. В кафе, когда ставил стулья на столы, у окна вспомнил аргентинского офицера-пограничника. Он сидел здесь. Зачем заходил к нам в кафе? Просто пообедать? Почему именно к нам? В Буэнос-Айресе много кафе и ресторанов. Он служит в порту, что недалеко от нас. Захотелось попробовать новую кухню или зашел по другой причине? Почему позвал меня, а не официанта? Увидел знакомое лицо?.. Вспомнил или не забывал? Сел у окна, на солнце… Неудобно. Подозвал меня, чтобы показать кому-то за окном? Кому? Вспомнить был ли кто-то за окном. Не помню. Есть ли связь между ним и Бабашевым, Сластницким и Рудзевичем? Когда они приехали? До или после его посещения? После. Точно, после. Мои 'товарищи' приплыли на пароходе из Копенгагена… Кажется, это и есть революционный путь через Европу к иммигрантам в Южной Америке.

Вечером возвращаюсь домой. Мои товарищи, как обычно, пьют чай. Как я раньше не замечал! К моему приходу они всегда на месте, все трое. Точно, они группа.

– 

Ну-с, господа! Прошу подать чаю разноразрядному персоналу!

– 

Присаживайтесь, Истомин, – пригласил меня к столу Сластницкий. – Ваш стакан. Чайник еще горячий. По какому поводу приподнятое настроение?

Потираю руки, трогаю стакан с горячей коричневой жидкостью, кладу два куска рафинада.

– 

Во-первых, я твердо решил избавиться от социального определения разноразрядный персонал. Во-вторых, завтра у меня отгул!

– 

Поздравляем, – ухмыльнулся Рудзевич, пододвигая мне печенье. – По какому поводу?

– 

А повод весьма восхитительный, господа – 105-я годовщина независимости Аргентины. Будет военный парад. Не желаете поучаствовать?

– 

Только как наблюдатели, – весело подхватил Сластницкий.

Почему молчит Бабашев? Понятно, он – главный в группе, оценивает ситуацию. Как теперь мне все видится по-иному!

– 

Тогда завтра в обед выходим в город. Заодно посмотрим на аргентинскую армию, – поворачиваюсь к Бабашеву.

Тот откидывается на спинку стула, невольно подставляя лицо под луч солнца из узкого окна. Борода расплывается в улыбке и я отчетливо вижу в волосах на правой щеке коричневое родимое пятно в виде кляксы. Сдержаться! Смотреть ему в глаза и спросить что-нибудь. Избежать паузы!

– 

Как ваши поиски работы, друзья?

– 

Муторно! – Бабашев не заметил моего удивления. Хорошо. – Думаем всерьез заниматься Союзом.

– 

Правильно. Меня еще не передумали включать в комитет? – слово ‘исполнительный’ опускаю, чтобы ничего не заподозрили.

– 

Нет. Слово… чести.

М-да, слово… чести. С паузой. Непривычно тебе выговаривать офицерско-дворянскую фразу.