Штамба [авторская]

И мне достаточно только раз взглянуть ей в лицо, чтобы все увидеть и понять. Днем было жарко и ветрено. Летела пыль. Она затвердела у нее в складках на лбу и у рта. Лицо кажется постаревшим. Валя одной рукой снимает косынку, встряхивает головой, и вдруг свалявшиеся, усталые волосы рассыпаются легко и свежо, словно не томились целый день под косынкой. На лоб свешивается выгоревшая прядь. Валя сдувает ее. Кто-нибудь может подумать, что это седина. Но это не седина — просто выгорело.

— Это тетя Лида, — сказала Валя. — Она хочет, чтобы я вышла замуж за ее племянника.

— Заводи...

Федор смотрел в боковое окно, прочно расставив ноги, обутые в солдатские сапоги.

— Вожу бетон... Понимаешь? Я вожу бетон...

— Ладно, Семен, выйдь пока, — сказал Федор.

— Значит, как только возьмешь груз, жми, а то опоздаешь.

— Это мне. От Феликса, — сказал я, уходя в дом.

— Да вы запишите — с испытательным сроком, — предложил я.

В море Кузьмин угадывал направление ветра по запаху и по вкусу. Ночью на палубе он шумно вдыхал воздух и говорил — «кисляк» или «горнячок» работает. «Кисляк», или южный ветер, по его словам, оставлял на губах кислинку и был сырым и тяжелым, северный — «горняк» — сухим и немного колючим; ветер с оста пахнул берегом. Как бы далеко от побережья ни мотался «Коршун», Кузьмин по ветру узнавал, на траверзе какого комбината мы находимся — Петровского, имени Микояна или Октябрьского.

— Добрый вечер, — говорю я.

В воротах незыблемо маячил вислопузый вахтер. Скрипел гравий под неторопливыми шагами последних рабочих. Я сидел перед ямой, усыпанной окурками, и ни о чем не думал.

Не дав ей договорить, я решительно перебил ее:

Это удивило его.

— Да.

— Эх ты, домовладелец, — мягко сказал я. Мне хотелось рассказать ему, что когда-то давным-давно, так давно и далеко, что как следует уже и не видать, со мной самим произошло то же. И если бы не грубые мужские складки на плохо выбритом, загорелом лице и не взрослые, пожившие глаза племянника, тяжело подстерегавшие каждое мое движение из-под белесых бровей, я, пожалуй, испытывал бы что-то похожее на нежность к этому человеку. Такое чувство было наготове. Но он был совсем далек от того высокого, длиннорукого и нескладного парня, похожего на породистого щенка, который еще плохо чуял землю под своими жидкими лапами.

В коридоре метнулась женская фигура. Застигнутая внезапным моим появлением, женщина не успела юркнуть в свою комнату. Это была тетя Лида. Я прошел мимо, но тетя Лида обогнала меня на лестнице. В руках у нее моталась плетеная кошелка. Внизу, на крыльце, дробь ее туфель оборвалась. Тетя Лида стояла у входа. Маленькое треугольное лицо светилось торжествующим злорадством. Но она боялась и нервничала. И как ни старалась скрыть это, глаза ее выдавали. Я остановился. Заходящее солнце било мне прямо в лицо.

— Правильно сделали... — Он посмотрел на часы, отогнув рукав черным потрескавшимся пальцем. — Через полчаса перерыв. Отправляйся переодеваться. В час жди меня в кадрах. Знаешь где? Первый этаж, вторая дверь налево... Там скамеечка есть. Я приду.

— Идем пить чай.

Ровно в час я ждал Федора у обшарпанных дверей с табличкой «Отдел кадров». Федор появился почти тотчас, будто шел следом.

Я все еще сидел, дурацки улыбаясь, и глядел снизу в ее лицо. Мне было видно, что под распахнутой парусиновой курткой кофточка, которая издали всегда мне казалась белой, совсем не белая — на груди и на животе на ней были темные потеки и пятна — от пыли, пота и бетона, и пахла Валя бетоном и ветром. Наверно, там, на высоте, всегда ветер, как в море. И еще она немного пахла горьковатым запахом костра.

— Спасибо тебе.

— Тетка Настасья! Принимай почту, — позвала почтальонша, роясь в сумке.

И через неделю, как и на второй и на третий день, когда я поставил «газик» в строй и вылез из кабины, земля подо мной кружилась и падала, как после хорошего шторма. Я добрел до ямы с песком и плюхнулся на низенькую, отполированную задами лавку. За моей спиной к воротам потянулись рабочие. Я не стал поворачиваться: Валя выходит последней. Она сама найдет меня...

— Я не мальчонок, — нервно заговорил племянник тети Лиды. — Не скалься. Я тебе добром говорю — не ходи...

Федора я нашел в механической. Мне сказали в проходной, что завгар здесь. Я постоял на дороге, привыкая к сумеркам цеха, и увидел Федора — он сутулился над маленьким токарным станком. Станок визжал и брызгал стружкой. Федор не отрываясь поманил меня. Когда деталь была готова, он вынул ее из патрона. Станок свистел на холостом ходу. Федор сдвинул на лоб защитные очки.

— Какой?

— Мне повезло. Сегодня обедали с ним вместе...

— Трудноватый, — ответил я.

1

Валя помешивала ложкой в стакане. Я сел напротив нее, подвинул ей стакан. Вдруг Павлик неожиданно звонким и повзрослевшим голосом сказал:

Там, где меня подбрасывало почти до потолка, а руль, словно живой, рвался из рук, этот самосвал плавно приседал или слегка кренился. На последней трети пути на дороге впереди ничего не было. Только встречные машины выныривали из редеющего облака пыли и с ревом проносились мимо...

— В конторе был?