Штамба [авторская]

Шум за спиной иссякал, переходя из гула в шорох... Потом стали раздаваться только отдельные шаги. И снова ожили обыкновенные звуки. Едва слышно зашелестели деревья, проклюнулся четкий стрекот кузнечиков, где-то в поселке глухо звякнула цепью и лениво брехнула собака. Пыль улеглась, открывая доверчиво голубоватое небо. И уже можно было различить слабые прожилки облаков. Оказалось, что сегодня был удивительный день — полный, весомый, и солнце было желтым. А в полдень оно было багровым и копченым, как будто висело не над степным городом, а над черными трубами «Генерала Багратиона», и я вспомнил, что, гоняясь за самосвалом «79-40», я вдруг решил, что и сегодня ночью будет ветер, а наша хата, вгрызшись в землю четырьмя углами, будет гудеть и дрожать, а мне опять станет жутко, и я выйду на улицу, чтобы узнать, откуда дует этот ветер. Мне представится, что он несет где-то в море Феликса, я увижу, как зарывается носом в пену «Коршун» и как Меньшенький наклоняет свою ушастую голову над дизелем, слушает и удовлетворенно жмурится: «П-порядок!»

Мать и отец, переставший есть, осторожно переглянулись.

— И ты все подготовил для семейной жизни? Все обдумал и решил, что в твои годы и с твоим уменьем жить такая справная баба даже с мальчишкой тебе в самый раз... Да?

— А иди ты... — бросил угрюмый племянник и пошел, покачиваясь в такт шагам. Длинная фиолетовая тень его скользила по траве.

Всю ночь ревел и стонал ветер. Время от времени с грохотом шевелилась железная кровля. Мелко дрожали стекла, поскрипывали закрытые ставни. И словно кто-то большой летел и не мог улететь — за стеной под окнами бились высокие тополя. В комнате стояла непроницаемая темнота — вытянутая рука окуналась в чернильный воздух.

Я прочитал обратный адрес.

— Мама давно хотела тебе сказать, малыш, — вступил я, — что главное — уметь ждать. Он приедет. Я же рассказывал тебе о своем отце? Приехал же он...

— Добрый, добрый... — отвечает она.

— Обратно поедешь за ним, то есть за мной. Не отставай.

Племяннику было за тридцать. Он был ниже меня, с широченными покатыми плечами и так прожарен степным солнцем, что брови казались белыми. Он угрюмо смотрел перед собой.

Я наверстывал минуту за минутой, запоминая профиль дороги. Я уже знал, что на восьмой минуте езды порожняком — мост, за ним спуск и рытвина. На двенадцатой начинался подъем.

— Правда, малыш. Витька грубо играет. Но он хорошо играет и не боится мяча...

Пригладив редкие жесткие волосы ладонью, он вошел в кабинет. Минут десять я стоял у окна в конце коридора. За спиной хлопали двери, раздавались шаги и обрывки чужих разговоров. И оттого, что я отвык от всего здешнего, мне показалось, что люди разговаривали на каком-то иностранном языке. Рядом за стеной не умолкая работала пишущая машинка. По лестнице прошла шумная ватага. Выделялся густой низкий голос:

В дальнем углу открытой площадки, отведенной под автопарк, глыбилось несколько новеньких грузовиков. Прямо из-под колес у них рос бурьян, кое-где почерневший от нигрола. Запыленными фарами они мертво смотрели в забор. Неподалеку, на самом солнцепеке стоял поношенный самосвал ГАЗ-93. Он был вымыт и только чуть-чуть припорошен пылью. Федор направился к нему. Даже при беглом взгляде со стороны можно было понять, что автомобиль досыта поработал на своем веку. Я присвистнул. Федор и ухом не повел.

— Напрасно вы делаете так, — сказал я, глядя мимо тети Лиды.

— Вы сватаете Валю за этого? — спросил я, усмехнувшись.

«История повторяется, — подумал я. — Пришла пора, и теперь я кому-то мешаю. Неужели и я был похож на него, и я так же капитально готовился жить, и у меня так же тряслись губы, когда Майка сказала мне, что ничего не будет, ничего?»

«79-40» встретился мне при въезде на территорию мелькомбината. Он нахально оттеснил меня в сторону. Его кузов медленно опускался. Федора в кабине не было. На шоферском месте сидел белобрысый парень в серой косоворотке. Поравнявшись со мной, парень высунулся из кабины и подмигнул мне. Я остервенело подал машину под разгрузку, свалил бетон и отъехал в сторону. Смертельно хотелось курить. Все бы готов отдать за одну добрую затяжку.

— Ладно, — сказал я.

Наконец меня позвали.

— Поджимают, — машинально согласилась она.

Небо было черным и далеким и все усыпано звездами. Ветер коршуном падал с высоты и, набирая силу, тяжело уходил вверх. По пути он задевал крыши поселка и макушки тополей, а через несколько секунд снова обрушивался вниз. Он приносил запах зреющей степи. Здесь всегда любой ветер пахнет степью. «Что, интересно, сказал бы Кузьмин? Смог бы он определить направление ветра тут? — подумал я и усмехнулся. — Старый морж! Через неделю научился бы».

До бетонного завода километров восемь — не больше. Он стоит на самой окраине, за последними домиками поселка. Перед ним выстроилась колонна самосвалов. Здесь были заводские МАЗы с четкими номерами на окрашенных в зеленое бортах, потрепанные самосвалы горжилстроя, один ЗИЛ нашего СМУ и даже полуторка из ближайшего колхоза — у нее на борту был районный номер. Я пристроился за полуторкой и заглушил мотор.