Штамба

— Ничего не выйдет, старик. Тебя никто не послушает. И потом, мы должны выбраться сами. Понимаешь, каждый обязан рассчитывать на самого себя, — ответил я, пытаясь дрожащими от усталости пальцами зажечь спичку, чтобы прикурить. — Ты отвернись, а я сзади буду пускать дым на тебя — комары больше всего на свете боятся «Прибоя».

— Тетя Лида иногда готовит их нам с мамой...

— Тебя, наверно, ждут дома? — спросил я, переводя дыхание.

— Что ты маешься, Сеня? — спросила меня как-то мама.

— Мама меня отпустит. Вот увидите, приду!

Павлик, засыпая, что-то говорил ей и пытался высвободиться. Женщина подняла мальчика на руки и сказала:

— Ребята обижаются, что только один я катаюсь, — подумав, сказал Павлик. — Им тоже хочется очень...

— Теперь не будет стучать? — осторожно, точно пробуя ногой воду, спросил Павлик и почему-то вздохнул.

— Немножко заметил... Совсем-совсем немножко...

Павлик пришел утром. Я увидел его с крыльца. Он стоял возле машины, засунув руки в карманы своих коротких штанишек.

— Странно, — сказала она раздумчиво. — Я уже привыкла, что у меня сын. Сказки ему рассказываю про прораба, про принцессу Машу — мастер наш. Я привыкла кормить его. И он иногда мне даже мешает. Но вот сегодня вы задержались, А я места себе не находила. Хотя, казалось, ну что может случиться?.. Он же с вами... Только бы не простудился...

— Он скоро кончится, и завтра ты сможешь пойти в степь.

— Самые черные пятна потри этим.

— Завтра? — переспросил Павлик.

— Да, парень... — Я искал выход: не возить же всю эту ватагу по степи! Но я знал беспощадные ребячьи законы в нашем поселке.

Я подумал, что ему ответить.

— Ой, да что же я! Сидите. Я сейчас подогрею чай. — Она ушла на кухню. Я слышал, как там щелкнул выключатель. Через минуту она вернулась с двумя стаканами и сахарницей.

— А мама говорит — наоборот.

— Не стоит, — сдержанно ответил мальчик. Он сидел на корточках и, пыхтя, заглядывал ко мне под машину до тех пор, пока я, весь измазанный автолом, но довольный, не выбрался оттуда. Мальчик тоже распрямился. Вытирая руки и лицо ветошью, я украдкой разглядывал его. Он был совсем маленьким. Его светлая, коротко стриженная маковка едва доходила мне до пояса. На нем были полотняные короткие штанишки с лямками, голубая майка и сандалии, разношенные до того, что казались почти круглыми. Это придавало ему смешной медвежоночий вид. Он смотрел на меня снизу, серьезно и внимательно, плотно сжав губы; откровенно курносый нос вздрагивал, словно мальчишка принюхивался.

В мокрой до самого воротника рубашке, заляпанный грязью, я уже выбивался из сил. За три часа машина продвинулась всего на полметра. Еще каких-нибудь двадцать — тридцать сантиметров — и задние колеса вцепятся в твердый грунт. Я пытался сдвинуть «москвич» назад. Все вокруг мы выломали и бросили под колеса. Павлик тоже был весь в грязи и тоже устал — я и не заметил, когда он перебрался ко мне.

Черт возьми! Мне совсем не нравилось, что я волнуюсь. Павлик еще стоял на краю кювета. Мое предложение могло и не устроить его.

— Ты прав, малыш. Только мы не все же время катаемся. Мне трудно было бы без помощника.

— А теперь ты идешь, чтобы меня не ругали? — спросил он.

3

— Да, — ответил я. — Возможно, вы правы. Иногда я чувствую, что я старше самого себя...

— У него горячая голова. Не простудился ли? — как бы для себя с расстановкой сказала она.

— Некому помочь вот. Одному трудно. Будет время — приходи.

— Батя, я ведь в отпуске! Имеет право человек быть в отпуске? Я три года по земле не ходил, батя...

Головку блока я чистить не собирался. Я вычистил ее неделю назад. Но мне очень не хотелось, чтобы Павлик заподозрил меня в сентиментальности.

— Ну, хорошо, пусть просто — Семен... Спи, Павлуша. Утро вечера мудренее.

— Иди ты, парень... Есть у меня. Есть все, что ты просишь. И даже не в подотчете. Только газуй отсюда. Уборочная на носу. Понял? Газуй, газуй...

— Откуда ты знаешь, что я моряк?

Я нашел его в комнате.

— Не хотелось будить тебя, Сеня. Он уже давно ждет, когда ты встанешь, — сказала мама.

— Ладно. Я приду. Обязательно приду... — горячо повторил он.

— Не слушайте ее, товарищ, — обстоятельно говорил хозяин. — Машина добрая. Тысяч сорок всего-то и прошла. Сами бы ездили, да некогда все.

Дома, осмотрев «москвич» в последний раз и мысленно попросив прощения за изношенные подшипники ступиц и хлябающие крылья, я сел за руль и покатил к воротам. Распугивая стада гусей и поросят, мой автомобиль медленно ковылял по ухабистой дорожке, сжатой с обеих сторон дощатыми сараями. Мальчишки, ликуя больше меня, до самого шоссе бежали следом.

— Хорошо, хорошо, сынок, — доносилось из соседней комнаты. — Ты завтра все мне и расскажешь. Я приду с работы, и ты мне все расскажешь. А теперь ты должен спать, милый... Мне еще нужно поговорить с дядей Семеном.