Штамба

Замелькали огни на палубе. Люди кидались из стороны в сторону. От борта к борту. Траловая вахта, обдирая ногти, выбирала на палубу обледеневший, негнущийся трал. Лихорадочно задраивали трюмы. Потом лопатами, ногами, кто чем мог, сгоняли рыбу к левому подветренному борту. Около двух тонн камбалы полетело в море. Вдруг погасли фонари.

Славиков неуклюже перелез через порог и стал задраивать стальную дверь. Он не успел. Разворачиваясь и увеличивая ход, «Коршун» принял на палубу воду, и она с грохотом и шипением хлынула вниз, сбивая с ног толпящихся на трапе и в коридорчике людей. Славикова встретило недовольное ворчание. В ушах еще стоял грохот моря, поэтому голоса звучали слабо.

«Коршун» трясся всем корпусом: дизель выкладывает свои четыреста сил. Порой на палубу обрушивается гребень волны, и вода, зеленовато посвечивая в темноте, ползет от бака к полуюту. Правый борт заметно отяжелел. Такелаж, леера и тамбучина побелели — началось обледенение.

— Т-только бы вернуться, я с-скажу э-т-тому б-борову, что я о нем д-думаю! — сказал Меньшенький. Он заикался больше от холода, чем от волнения. — Испугался, с-сволочь. Нашкодил — и в кусты.

— Старпом, предоставьте мне решать правовые вопросы. Победителей не судят.

Перед рассветом в машину спустился Феликс.

— Ну и дурак... А ты, второй, что скажешь?

Ризнич вступил в полосу света. И Мишка наконец решился. Он кинулся в штурманскую. Хлопнула дверь. Подкованные громадные сапоги прогрохотали по трапу.

Льдины с протяжным скрипом проходили за бортом.

— На судне мне нужна только вахта: механик, штурман и матрос. Остальные свободны. Аванс дадут завтра. На проходной есть список команды, по которому будут пропускать на судно. Вопросы?

— Угробили «Коршуна», — зло отозвался Семен.

— Ты же знаешь, какой шуруп отвернуть, чтоб добавить, — крути. Я не умею...

У Меньшенького даже уши побледнели. Он задохнулся:

Они замолчали.

— Та який комар вас покусав? Кожин дэнь, поки черти на кулачках не бьются, куховаришь-куховаришь... А воны жують продукт, як бугаи ту жвачку!

Семен отрицательно покачал головой.

— Что у вас там, плавательный бассейн? — спросил Кузьмин, тревожно заглядывая Семену в глаза.

И теперь Семену стало холодно от догадки. Вот почему палуба готова к работе, вот почему «Коршун» идет самым малым... «Тралить будем... На запрещенном месте... И, наверное, ночью... Днем прихватят...»

— Машина, максимальные обороты.

— Сколько ног у тебя, спрашиваю? — повторил Семен.

— Ты чего притих? — спросил Феликс, принимая от кока миску с гречневой кашей.

Семен мучительно подыскивал ответ. Меньшенький опередил его:

Семен отступил в сторону, и Меньшенький увидел воду. Глаза его расширились, папироса, зажатая между пальцами, сломалась.

Ризнич вынул пробку из переговорной трубы, вызвал машинное отделение. Он не стал ждать, когда снизу отзовется механик, а отрывисто бросил:

Мишка все не решался покинуть мостик. Он горбился в окне, козырьком фуражки касаясь стекла.

Он опомнился, столкнувшись у трапа с Меньшеньким. Костя уже взялся рукой за поручень, собираясь лезть вверх. Они секунду непонимающе глядели друг на друга, пока не догадались, что оба хотели сделать одно и то же. Рука Меньшенького на поручне ослабла, сползла. И они молча побрели на свои места.

— Вот что, голуби, — грубовато сказал он. — До рассвета нужно оторваться... Думайте...

— В-вы м-меня п-простите, — вдруг заговорил Меньшенький нервно. — Я не с-совсем п-понимаю, зачем н-нужно гробить «букашку». М-машина в самом с-соку. Н-нас в шею гнать н-н-надо за т-та-кое!

К двенадцати часам дня вода в машинном отделении начала закрывать щиколотки. Она рябилась, сотрясаемая вибрацией, гуляла от борта к борту. Оглохшие, с распухшими от ледяной воды ногами, через каждые два часа Семен и Меньшенький спускались в машину и задраивали за собой дверь, чтобы никто не мог видеть, что происходит внизу.

— Я думал — не меньше восьми. Везде твои сапоги. Даже на рундуке. Скоро и на стол класть будешь.

Камбалы было много. Очень много. В темноте куток трала, набитый рыбой, не казался особенно большим, но когда его распустили и она хлынула вниз, живая и трепещущая, палуба даже дрогнула под ногами. Подняв обшлаги высоких сапог, люди по колено очутились в камбале. Маленькая, едва начавшая жить — с ладонь и чуть-чуть побольше, — она судорожно билась. Подставляя рабочий борт волне, чтобы трал не занесло под корму и не намотало на винт, «Коршун» резко раскачивался и порой черпал воду. И мерцающее шевелящееся месиво растекалось по палубе. Рыба грудилась даже у дверей полуюта. И сапоги с хрустом ступали по ее вздрагивающим плоским телам.

Они, не договариваясь, разделили обязанности. Помпы питались динамо второго номера. И от него теперь зависело все. Семен не отходил от него ни на секунду. Никогда еще его слух не был так чуток, как теперь. Он прислушивался к стосильному дизелю, как к собственному телу, и при малейших перебоях его сердце больно сжималось, лицо покрывалось потом, и мгновенно пересыхал рот.

Она остановилась только к вечеру, когда немного приутихло волнение.