Штамба

...Павлик заснул, не допив стакана чаю с малиной, — мама опасалась, что он простудился. Она всегда выгоняла простуду малиной. Мы вдвоем переодели Павлика в мои детские вещички, натянули на него свитер, и я понес его домой. Его лоб касался моего подбородка — я вспомнил, что давно не брился. Мне показалось, что у мальчика начинается жар. Сквозь свитер и сквозь свою рубашку я чувствовал горячее худенькое тело, доверчиво прижимающееся ко мне. Я шагал осторожно, гадая, как расположены окна его комнаты. Было поздно, чтобы спрашивать у соседей, где живет Павлик. Около водяной колонки я запнулся в темноте о трубу. Павлик глубоко вздохнул и поднял голову. Он не сразу понял, где находится. И, словно защищая его от возможного испуга, я плотнее прижал его к себе. Моя ладонь почти целиком закрывала его спину.

Автомобиль был точным. За два часа фырканья, дребезжанья и шороха он подкатывал меня к шестидесятому километру. Я ставил его в придорожные кусты и уходил в степь. Она уже начинала желтеть. Мятлик отяжелел, стебли полыни заматерели, трава в какой-то истоме, словно исходя нежностью и грустью, никла к прогретой почве и удовлетворенно шептала что-то. Здесь я оставался на целый день. И мне совсем не было скучно. Я удивлялся, как мог жить раньше, не умея по шороху отличить осоку от камыша, не умея распознавать голоса птиц. Сейчас мне казалось, что и человека не может полюбить и понять тот, кто этого не умеет.

— Все равно обязан. Однажды я усвоил, что надеяться можно только на себя.

— Могу, — отозвался мальчишечий голос. — Тут их много.

— Ты совсем не маленький. Ты просто здорово устал, — тихо сказал я. — И я устал. А ведь ты же не скажешь, что я маленький. Мы сегодня потрудились...

— Молодость, — буркнул я.

«Москвич», разрывая колесами грязь, подминал под себя кучи хвороста. Они бесследно исчезали в луже.

— У меня большой отпуск, батя, — хмуро ответил я. — Вы напрасно беспокоитесь...

1

2

— Вот видишь, Семен, — пряча торжество, сказал мне Павлик.

Мама внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.

Павлик подошел ко мне, присел на корточки и тронул меня за плечо.

— Сеня, ты сошел с ума! — встревоженно кинулась ко мне мама, но осеклась. Я стоял на пороге в мокрых брюках и держал на руках Павлика, закутанного в мятый потрепанный пиджак.

Павлик сел поудобнее — он немного уже освоился.

—У вас есть тетя Лида, которая готовит голубцы...

Я не стал ждать оформления бумаг на свое имя. Я вручил хозяину то, что он просил, и взял у него доверенность.

— Съедим, — согласился он и пододвинул мне свою тарелку.

Я сел на диван. Достал папиросу и размял ее. Отыскал глазами пепельницу. Она стояла на столе — бронзовый кленовый листок. Он был чистым. «В этой комнате давным-давно не курили», — подумал я.

— А я жду, жду...

— Кажется, так. Головку блока почистить надо. Завтра.

— Но мы же договорились, что ты придешь к нам?

Она словно проснулась.

Мама приготовила голубцы и позвала нас обедать. Я не рискнул поливать бензин Павлику прямо на руки, а намочил тряпку, отжал ее почти досуха и дал ему:

— Ты любишь голубцы? — спросил я.

Я серьезно посмотрел ему в глаза.

Договорились мы быстро.

— Чего там! — буркнул он, трогая машину. — Бывает. — Красный фонарь стоп-сигнала повис над дорогой.

Солнце из оранжевого сделалось багровым. Кусты начали отбрасывать длинные голубые тени. Над нами стонали тучи комаров и мошки.

Павлик недоверчиво хмыкнул:

— Ясно. Значит, тебе восемь... Да?

— Спасибо, друг, — взволнованно сказал я, — если бы не ты...

Домой мы засобирались раньше обычного, но, выезжая из степи на шоссе, всеми четырьмя колесами автомобиль попал в подсыхающую лужу и провалился по самые ступицы. Я разулся, засучил брюки и сразу же до колен провалился в слежавшуюся липкую грязь. Края лужи глянцевито поблескивали. Я перенес Павлика на сухое. Он пошел ломать прутья, а я решил найти что-нибудь похожее на вагу.

Я промолчал.

— Семен, — тихо позвал он. — Ты заболел?

У моста через Томь мы остановились. Я достал пиджак и повел Павлика к речке. Я заставил его раздеться и тут же вымыл с головы до ног. Мне было приятно и грустно дотрагиваться до этих узеньких плеч, как будто я возвращал себе то, что когда-то утратил. Я крепко вытер его, завернул в пиджак, отнес в кабину. Вымылся сам и выполоскал наши вещи. Павлик выстукивал зубами мелкую дробь. «Не простудить бы малыша», — думал я, кляня себя за то, что сразу же не пошел на шоссе за помощью.

— Вы работаете на стройке?

— Вы очень похожи на Павлика, то есть я хотел сказать — Павлик похож на вас.

— Хорошо! — заторопился я. — Буду возить твоих друзей... Ну хотя бы через день...

— Я думала — больше... Немного больше, — поправилась она.

— Он самый! Спасибо, старина!

Я подошел к Павлику и протянул ему руку. Мы поздоровались.

— А когда возвращаться будешь — с собой возьмешь или как? Или ты не собираешься назад?

— Интересно, как тебя зовут и сколько тебе лет?

Он оглядел машину и ушел в дом.

— Попробуем домкратом поднять. — Надежда выбраться самому ожила во мне. Я положил под домкрат обрубок доски, валявшийся в багажнике.