Штамба

— Костя, этот капитан не приходил в машину довертывать шурупы? — Он нажал на слово «этот». — Теперь капитаны знают, где и что довертывать!

5

Семен окончательно опомнился через день, когда к нему в общежитие пришел врач.

— Я послал их тогда к черту... Но, кажется, я понял, в чем дело, старик...

Залитый огнями, заваленный снегом, девятый причал отходил назад. За кормой «Коршуна» на густую воду ложились полосы света. От этого тьма впереди казалась еще более непроницаемой. Семен ловил ртом снег.

— Диспетчерская. Сергеенко слушает.

Еще несколько минут — и покажутся красные створы Сероглазки. Это последнее, что будет видно до самого выхода из бухты. Потянул ветерок. Мокрые волосы сделались жесткими. Семен прикрыл голую шею. Он смотрел в сторону Петропавловска и думал. О чем? О доме, о том, как пахнет степь.

— Завидую тебе. — Голос у Кости был тихим и грустным, — На материк, домой поедешь... А мой дом здесь... Я даже в Москве только п-про-ездом был... В детстве...

От удивления Семен сел на кровати.

Мишкино круглое, всегда немного флегматичное лицо вытянулось.

— Ф-феликс, — подал голос Меньшенький. — Мы зря не слопали крабов и н-не вып-пили коньяк. Я говорил, что он придет ч-чуть теплый.

— Знаете что? Проводите меня. Погода великолепная — снежок падает. Вам полезен свежий воздух.

Замерла темная вода бухты. Но в каждом движении, в каждом слове, сказанном кем-нибудь вскользь, теперь появилась неумолимая, нетерпеливая устремленность.

— Гамберг. Доктор, — отрекомендовался он, сняв шапку и склонив в коротком поклоне голову.

Через несколько минут послышались четкие шаги Феликса. Он шел пружинисто и легко и, несмотря на качку, не держался за поручни.

Шагая рядом с Семеном через лужи к автобусу, он думал о «Коршуне», и, захламленный, какой-то измученный, с ослабевшим такелажем, с захлестанными коридорами и каютами, со всей своей неразберихой, траулер показался Феликсу не пепелищем, а целиной, которую предстоит осваивать ему. И впервые в глубине души еще неосознанно он почувствовал себя капитаном.

Семен секунду помедлил, плотно прижимая трубку к уху, потом спросил:

Голос девушки потеплел:

— Пускаю, — сказал он.

— Федоров? Феликс Федоров? — с недоумением переспросил Семен.

Красиков повел его к двери, приятельски положив на плечо свою пухлую розовую руку.

Минут двадцать Семен гонял движок на разных режимах, пока инженер, приподнимаясь на носках, не прокричал ему в ухо:

Табаков предупредил мостик, что переходит на свое питание, включил динамо.

По закорючке вместо подписи принявшего Семен узнал радиста с «Коршуна» и усмехнулся, вспоминая маленького доктора.

Удар пусковика был звонок и резок, как выстрел. Рычажок управления топливом налево — «пуск» и тут же вправо до отказа — «работа». Движок взвыл. Семен убавил обороты. С этим все было нормально. Он трещал часто, не грелся, хорошо давил масло. Каждую форсуночку Семен потрогал рукой. Они бились четко, как пульс.

8

— Я говорил тебе, что Славиков и Мелеша тогда пришли ко мне в рубку, оба. Я говорил... Помнишь?

Только сейчас Семен заметил, что на столе стоит ведро, из которого торчат бледно-розовые клешни вареных крабов.

6

— «Стремительный»! Уберите швартовы. Я снимаюсь. «Стремительный»...

Начальник отдела кадров Красиков, шумный, какой-то взбудораженный, с веселым ожесточением накинулся на Баркова. Семен думал, что его будут расспрашивать. Но Красиков тотчас усадил его за стол и хлопнул перед ним листком бумаги. Пока Семен писал заявление об отпуске — ручка была тонкой и перо царапало, — он несколько раз выбегал из комнаты, шумел в соседнем кабинете и носился по коридору. Потом выхватил заявление, едва Семен успел расписаться, и умчался снова. Семен ждал его минут пять.

Федосов разогнулся, держа в руках штаны, которые складывал, и сказал:

— Давно вернулись, капитан? — спросил Семен.

— Переберем, Костя, — сказал Семен. — Только бы запчасти выдрать...

Вот-вот должны были показаться створы Сероглазки. Здесь положат руль вправо и добавят хода. Надо было возвращаться.

Петропавловск накрыт снегом. Снег теплый, рыхлый, мартовский. Сопка Любви почти сливается с белесым небом. Снег шапками лежит на крышах домов, на телеграфных проводах. Человек, идущий по улице, заметен далеко. Черная фигурка на белом фоне. У белых причалов черные корпуса судов. На их мачтах и палубах, на крыльях мостиков и на трюмах тоже лежит снег.

3

— М-может, п-пешком?

— Ответьте, — сказал Семен неожиданно для себя, — что звонил Барков. Передайте, что мне плохо...

Феликс посмотрел ему прямо в глаза.

Суда постепенно возвращались с промысла. По одному, по два они возникали в зеленоватой чаше Авачинской бухты, беззвучно двигались к причалам и казались издали крохотными насекомыми. Из-под острых форштевней у них разбегались тонкие усики бурунов. Тральщики подходили ближе, и можно было увидеть, что их черные когда-то борта порыжели, такелаж провис, потускнела веселая краска полуютов, а над высокими кормами треплются прокопченные, исхлестанные до бахромы флаги.