Штамба

Слезы мешали Семену смотреть. Он хотел сказать, что нельзя так долго болтаться черт знает где, хотел сказать, как ждал их и боялся. Но, помимо воли, из него перли какие-то другие, ненужные слова. Отбросив руку Феликса, он заходил по комнате, крича и размахивая кулаками, и нес чепуху.

Семен принялся стаскивать плащ. Не рассчитав, задел рукой умывальник. Вода полилась в таз.

— Подвинься-ка, парень! — Инженер нервно отодвинул Семена в сторону и встал к реверсу сам. Но ему тоже не сразу удалось запустить дизель. А когда он заработал, все услышали дробный стук, пробивавшийся сквозь грохот. Инженер добавил оборотов. Стук усилился. Дизель затрясся, словно хотел взорваться. Его заглушили.

— Не полощи мне мозги, товарищ капитан...

Ризнич дважды сказал эту фразу, повторив ее нота в ноту, звук в звук.

— Может, вы и правы. — Семен потупился.

Тот неожиданно разговорился и до утра рассказывал о своей рязанской деревне, о жене, которая отлично варила лапшу на курином бульоне с яйцами; вспоминал свою кузню и соседа — какого-то Кондратенко, с которым не доругался до конца перед отъездом на Камчатку.

Семен подошел к маленькому дизелю, немного помедлил и нажал черную кнопку накаливания запальных свечей.

Полутисс ушел. Палуба «Коршуна» ожила. Феликс вздохнул и разжал пальцы. Неизвестно чему засмеялся Меньшенький. Капитан двинулся дальше, так же похлопывая себя обрывком линя. Но Семен чувствовал, что тому стоит немалых усилий не побежать вприпрыжку, весело покрикивая на медливших матросов.

Над ленивой водой бухты низко плывут густые металлические удары, стелется захлебывающаяся дробь пневматических молотков, шипенье электросварки. Осадистый грязно-голубой «Ороч» травит пар. Портовые краны острыми клювами уносят в небо связки бочек.

Электрик на трапе сплюнул и полез наверх. Инженер был растерян. На лбу у него выступила испарина. Мастер переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки.

В комнате горел свет. Кто-то сидел на подоконнике.

— Миша, — тихо сказал Семен. — Передай там, что я не могу идти в рейс. Не могу совсем. Понял?..

Семену было неловко, на вопросы доктора он отвечал односложно, а когда нужно было пересечь скользкую дорогу или спускаться по ступенькам с горы, не знал, поддержать ему доктора или нет.

Наверное, и жизнь человека так же. Надо отойти в сторону, оглядеть человека, вспомнить все, что знаешь о нем, — и глаза, руки, высказанные им вслух мысли, поступки сольются в единую форму — в характер. Может быть, Семену и не хватало этой последней встречи, чтобы понять Ризнича.

Пожилой женщине, занявшей очередь за ним, он сказал:

Автобус тронулся. Дорога на взлетную полосу огибала аэровокзал. Ребята пересекли двор вокзала и вышли к дороге. Семен еще раз увидел их. Они стояли на краю кювета, залитого водой, засунув руки в карманы плащей, и неулыбчиво смотрели на удалявшийся автобус. Где-то над ними едва угадывалась заснеженная громада Авачинской сопки. Моросило...

Семену был жалок Ризнич и ненавистен. Еще немного, и он бы ударил его. За все... даже за этот опостылевший зал. Отсюда легко достать. И это смешанное чувство жалости и гнева заставило Семена отвести глаза.

Девятый причал заселялся.

На улице он достал конверт. На папиросной бумаге был текст какой-то радиограммы. Листочек истрепался — его немало потаскали.

Доктор разделся. Он оказался пожилым, щуплым и... по-юношески стройным. На нем не было халата, и от него не пахло лекарствами. Седые, редкие волосы, зачесанные назад, маленькое лицо с крупным носом и гладкими щеками, тонкие, нервные и стариковски сухие пальцы, одежда, очки в серебряной оправе — все было идеально чистым, доктор казался стерильным.

— В машине отогреюсь... — не сразу ответил Семен. Ему и вправду становилось холодно.

— Это вы, Иван Артемьич?

— Вы слушаете? Иван Артемьич, тут не написано Феликс. Здесь так: «Коршун» — капитан Федоров Ф. В. Чернилами написано и расплылось, плохо видать. Что ему ответить?

Глава пятая

— Как ты думаешь — завтра погода летная будет? — спросил Семен.

Семен вошел в каюту...

Но затем, тронув Семена за рукав, серьезно сказал:

«Коршун» получил предписание выйти в район Олюторки.

Он выдержал немного — два дня.

Феликс не ответил Меньшенькому. Он цепко взял Семена пальцами за щеки. Диковатые глаза Феликса смотрели на него из-под припухших век. И Феликс показался ему далеким. Как в бинокле, если смотреть в него с другой стороны.

По всем существующим понятиям, то, что делал Семен, называлось дезертирством...

— Молчать, щенок, — взвился стармех, пятясь. — Не твое щенячье дело! — Но Меньшенький уже отвернулся от него.

Семен возвращался, думая о словах доктора.

— Когда Ризнич вывел «Коршуна» на пеленг триста семь, было поздно что-то менять...

— Не иду, и все... Передай там, — повторил Семен. — Пусть меня высадят здесь, пока не вышли из ковша. Тебя за мной капитан послал?

— Да... — протянул инженер. — Перебирать надо.

— Может быть, я не вернусь, Костя.

Когда он подходил к каюте, внезапно ожила судовая трансляция и крепкий голос Ризнича произнес:

Он обрадовался: