Штамба

— Да... Я его понимала... Он улыбнется — я знаю, что он думает, он посмотрит — я знаю, что он собирается сказать... Знаешь, как понимала? До последней ниточки...

— Уклончик — ерунда. Но длинный, можно жать на всю.

Мы ели молча. Когда я хотел взять пирог, бутылку отдавал Павлику, и он держал ее наготове в вытянутой руке.

Алешка закончил. Федор поднялся и ушел на веранду.

Развилка дорог (здесь на основную трассу выходили заводские МАЗы) была последней Алешкиной приметой.

Потом она легла на диван и поджала ноги, а я сел рядом.

Шофер не мигая смотрел прямо воспаленными глазами. Он наваливался грудью на руль, и его спина под выгоревшей, пропотевшей гимнастеркой была неестественно выпрямлена, словно человек что-то хотел увидеть на дороге, падающей под колеса, и боялся, что пропустит.

Я сказал:

— Видишь?

— Ты любила его?

— Я глупый?

— Штаны сейчас надену... Иди до крыльца, Лешка. — Я стоял в стороне, Федор меня не видел. И, открыв калитку, удивился: — Племяш?

— Ясно... В общем, давайте ключи, — нетерпеливо сказал новенький. — Разберусь.

— Спасибо, Алеша.

Валя первая выбралась на воздух через квадратное отверстие в стеке. Теперь выше нас была только мачта с красным огнем...

— Ты не говори маме, что мы возили бетон вместе. Пусть она сама увидит нас потом. Хорошо?

И опять она не двинулась с места.

Валя выключила плитку, мы вышли на улицу. Было тихо, и ночь была почти необитаема. Лишь далеко на станции, словно яркие звезды, светились два высоких огня да в небе над рабочей башней рдела красная лампочка, будто капелька на крыле запоздавшего самолета.

В сенях где-то был фонарик. Несколько дней назад я его видел; батарейка еще дышала.

К машине подошел Федор. Он стремительно бросил на сиденье свое грузное тело. Хлопнула дверца. И самосвал двинулся. Набирая скорость, он шел все ровнее и ровнее. Потом он исчез в распахнутых воротах, а над дорогой повис узкий шлейф пыли.

— Держи. — Он подал мне путевку.

— Да.

Я из-под руки смотрел в сторону шоссе.

Валя долго молчала.

Глава седьмая

— Малыш, тебе пора домой. Здесь близко. И дорогу ты знаешь. Тебя, наверное, уже ждут.

— Разве почтальон найдет тебя в море, ведь там же нет улиц и домов?

— Направо, за пожаркой.

Я достал фонарик, несколько раз мигнул им в потолок — батарейка слабо, но работала.

— Эту посудину, — тихо сказал он, указывая на кунгас внизу, — не могло утащить с берега. Она пришла с моря. Держались до конца...

— Завтра догоните...

— Встретимся на проходной! Не пожалеете, Семен Василич!

— Нет, раньше. Намного раньше, старина... Пиши мне прямо на судно: Петропавловск, СРТ «Коршун».

— Есть, — ответил я, вынимая коробок. — Только они, кажется, все горелые...

— У меня девять, — сказал Алешка. И уверенно добавил: — Завтра и вы сделаете девять. Может быть, завтра восемь: Но через день — девять.

— Часа за три смотаемся туда и обратно. По отливу легче вернуться.

Она вышла ко мне в белой кофточке, в парусиновых брюках, в носках. Я столько раз видел ее в рабочей одежде, а сейчас не узнал. Передо мной стоял загорелый грустный мальчик, очень похожий на Павлика. Наверно, когда Павлик вырастет и пойдет работать, он будет таким же.

— Подожди, — сказал я.

Алешка медлил.

— Я так и знала, что это ты... Проходи... — сказала она и как маленького взяла меня за руку. — Хочешь чаю?

Я захлопнул капот и еще раз посмотрел на тропинку. «Не придет, — горько усмехнулся я. — Там Ризнич, а здесь тетя Лида оказалась сильнее».

— Почему?

— Да нет же, — воскликнул Алешка таким тоном, будто он давно всех убеждал в этом, но ему не верили. — Ведь по этой самой шоссейке я бетоню второй год. Просто знаю дорогу, будь спок!

— Ты не хочешь взять нас на вокзал? — тихо спросила Валя.

Уже совсем стемнело. Дорога неясно белела впереди. Я включил подфарники.

— Закурим...

Потом они пошли вслед за остальными. И чем выше они поднимались, тем крепче становился ветер. Наверху он был таким сильным, что приходилось идти, наваливаясь на него всем телом. Было слышно, как по ту сторону скалы ревет и грохочет начинающийся шторм.

Она откинула голову и теплым затылком коснулась меня. Я взял ее за плечи и осторожно тронул губами ее волосы.

Алешка отвел самосвал в сторону. В ту же минуту на мелькомбинате засвистел паровой свисток. Перерыв.

— В Олюторке вообще был, а здесь, кажется, впервые...

— Вот купила настольную лампу и решила обновить — читаю...

— Добрый вечер, батя... Шесть рейсов, — ответил я. — Где мама?

Отлив уже начался. Дойти до конца бухты на шлюпке было трудно. Матросы заметно устали — им редко приходилось работать на веслах. Феликс решил зайти в маленький заливчик, вдававшийся в каменистое подножье нависшей над бухтой скалы, и продолжить путь пешком.

— Батя! — позвал я.

— Обоим надо. Один пойду — ерунда получится. Как вечером.

— Не грусти, старина.