Штамм. Закат

Над грудью, в основании обметанного мыска платья, виднелось довольно грубо выполненное черно-красное распятие — татуировка, которую она сделала в молодости и о которой впоследствии, по ее словам, очень жалела; как бы то ни было, в свое время это тату смотрелось очень круто, и, что бы она ни говорила, на маленького Густо, сколько он себя помнил, рисунок производил очень сильное впечатление.

Эта вампирша была мамой Гуса. Ее глаза скрывала повязка из какой-то грязной тряпки. Гус видел, как ходит ходуном ее горло — жало требовало пищи.

Она чувствует тебя. Но ее глаза должны оставаться закрытыми. Внутри нее живет воля нашего врага. Он видит ее глазами. Слышит ее ушами. Мы не можем долго держать ее в этом помещении.

Глаза Гуса наполнились слезами дикой злобы. Страшная тоска пронизала болью его тело, захлестнула яростью. Лет с одиннадцати он не доставлял маме ничего, кроме стыда и позора. И вот теперь она стоит перед ним — чудовище, монстр, немертвая тварь.

Гус снова повернулся к тем троим. Его переполнял гнев, но Гус отчетливо понимал: здесь, в этой обстановке он бессилен.

Третья причина. Ты должен ОТПУСТИТЬ ее, дать ей волю.

Гус заплакал. Это были сухие рыдания — как сухой кашель или сухая рвота. Его тошнило от всей этой ситуации, она приводила его в ужас, и все же…

Он опять повернулся к маме. Получалось, что ее словно бы похитили. Да, похитили. Ее взял заложницей тот самый «нечистый» штамм вампиров, о котором говорили эти трое.

— Мама, — сказал Гус.

Хотя она явно слышала его, внешне это никак не проявилось.

Укокошить брата, Криспина, было легко, потому что они всегда недолюбливали друг друга. Потому что Криспин был наркоманом и еще большим позором, чем Гус. Убийство Криспина — всех делов-то, вогнать ему в шею тот осколок зеркала — было образцом эффективности: два в одном — семейная терапия плюс избавление от мусора. Ярость, копившаяся десятилетиями, выходила из Гуса с каждым движением осколка, перерезавшего шею брата.

Но избавить madre[5] от проклятия — это совсем другое. Это будет актом любви…

Мама Гуса каким-то образом исчезла из помещения, однако тот охотник остался. Гус взглянул на троицу. Он видел их теперь гораздо лучше. Жуткие твари — еще более жуткие в своей неподвижности. За все время они даже не шевельнулись.

Мы обеспечим тебя всем необходимым для достижения цели. Материальная поддержка не представляет для нас проблемы: по ходу времени мы накопили несметные богатства человеческих сокровищ.

За многие века те, кто получил от вампиров дар вечности, заплатили за это целые состояния. В своих подвалах Древние сохранили месопотамские серебряные кольца и обручи и византийские монеты, золотые соверены и немецкие марки. Та или иная валюта сама по себе ничего не значила для них. Что деньги? Не более чем ракушки для торговли с аборигенами.

— Значит… вы хотите, чтобы я был для вас… добытчиком, так, что ли?

Господин Квинлан обеспечит тебя всем необходимым. Что бы ты ни пожелал. Он наш лучший охотник. Очень квалифицированный и очень преданный. Во многих отношениях — уникальный. Единственное ограничение — соблюдение тайны. О нашем существовании никто не должен знать — это задача первостепенной важности. Мы оставляем на твое усмотрение подобрать себе других охотников, таких же, как ты сам. Невидимых, никому не известных, но тем не менее искусных убийц.

Гус едва не взбрыкнул, как необъезженный жеребец, однако сдержался — он словно бы почувствовал, как неизвестно куда подевавшаяся мама снова возникла за его спиной и изо всех сил натянула уздечку. Искусные убийства… Вот где его гнев найдет свой выход. Возможно, это как раз то, что ему требуется.

Губы Августина Элисальде сложились в злобную ухмылку. Ему нужна рабочая сила. Ему нужны убийцы.

И он точно знал, куда за ними направиться.