Штиллер

— Я не хочу отвечать, не задавай мне вопросов! Мужчина, да, я же тебе сказала, и совсем не такой, как ты. Сейчас я ничего больше не могу сказать. Может быть, я действительно люблю его, еще не знаю. А тебя прошу об одном оставь меня в покое.

К концу прогулки Рольф, уже походивший на человека, которому на голову свалилось бревно, не торгуясь расплатился с мошенником-лодочником. Напиться, как следует напиться — вот было теперь единственное его желание. История с отрезом на костюм — конечно, мой прокурор рассказал ее куда более наглядно, чем я! — началась около ресторана, когда к нему подошел американский матрос и спросил, как пройти на такую-то улицу. Откуда мог это знать Рольф? Но матрос не отставал ни на шаг; говорил он как истый американец, и Рольф понимал его с трудом. Но кое-что все-таки разобрал. В два часа — было уже после полудня — судно матроса уйдет из Генуи: какое-то судно и вправду уже разводило пары, а в пакете, который держал матрос, подарок итальянскому другу военных лет. Черт возьми! Рольфу хватало собственных забот, но отчаявшийся матрос настойчиво продолжал рассказывать довольно-таки путаную историю про свой перевязанный бечевкой пакет. Он уже не успеет разыскать итальянского друга военных лет до отплытия, ведь его судно стоит под парами, поэтому он должен продать материю, — не тащить же такую роскошь обратно, в Америку!

Рольфа все это ничуть не интересовало. Чтобы отделаться от парня и поскорее добраться до стакана вина, он кивнул первому попавшемуся прохожему — ничем не примечательному молодому генуэзцу, может, тот объяснит матросу, где находится эта улица, или захочет купить отрез. И баста! Но торопившийся генуэзец, недовольный тем, что его задержали, не понимал по-американски, а матрос — по-итальянски. Рольфу пришлось взять на себя роль переводчика. Это было ему не по вкусу, не затем он целую ночь ехал в Геную; вдобавок у него мелькнуло подозрение, что его хотят втянуть в какую-то заранее подготовленную мошенническую аферу. Но в чем она заключалась? Рольф объяснялся по-итальянски так же дурно, как по-американски, наконец ему все же удалось выяснить, что молодой генуэзец нуждается в этом отрезе не больше, чем он сам, да и вообще не расположен терять с ними время, а следовательно, сделка не состоится. Два раза он пытался уйти, но взволнованный матрос, окончательно растерявшись без переводчика, снова и снова возвращал его. После длительных препирательств (все это время Рольф хотя бы не помнил о своей жене) генуэзец, подмигнув — это должно было свидетельствовать о его готовности совершить незаконную сделку, — повел их по узким улочкам с бесчисленными лесенками и детьми, по каким-то ущельям, полным разноцветного белья на веревках и крикливых голосов, и, наконец, в какой-то темной подворотне пожелал посмотреть злополучную материю. Временно освободившись от обязанностей переводчика, Рольф закурил. Все совершалось в полном молчании. Генуэзец, нахально пользуясь тем, что он оказался хозяином положения, был куда менее симпатичен, чем матрос, поминутно поглядывавший на часы, он вытянул из пакета две-три нитки, лизнул и посмотрел на свет, тускло просачивавшийся с заднего двора. «Чистой шерстью тут и не пахнет! — заявил он. — В лучшем случае — половина наполовину!» Рольф перевел, несколько смягчив выражения. «Тридцать тысяч лир, и по рукам! Последнее слово». Когда дошло до расплаты, у генуэзца, к сожалению, оказалось при себе всего десять тысяч лир, за остальными ему надо сходить домой, но у матроса нет времени ждать. Как быть? Может быть, выручит переводчик? Так вот где зарыта собака! Это Рольф понимал, несмотря на свою рассеянность, но все же раскрыл довольно тощий бумажник — не из сожаленья к матросу, а, по его утверждению, бросая, так сказать, вызов обывательской недоверчивости. Матрос — то ли благодарный, то ли обозленный, что его так обошли, — сунул в карман скомканные тридцать тысяч (двадцать из них принадлежали Рольфу) и, едва попрощавшись, убежал. Было уже половина второго! Впрочем, с Рольфом генуэзец повел себя по-джентльменски, не так нагло, как с матросом… не взял пакета, — несите его сами, в виде залога, пока не получите свои лиры, — он, видимо, почуял недоверие Рольфа.