Штиница

На прошлой неделе соседка из дома напротив, зайдя за нашатырем для мытья окон, рассказывала, как намедни ходила менять вещи на картошку в деревню за рекой и вернулась в одной нижней юбке: ничего из предложенного на обмен хозяйке не понравилось, а вот юбка, в которой пришла соседка – приглянулась. А что ты будешь менять, когда у тебя всего два платья да одни парусиновые туфли, и те штопаные? Но так хочется верить, что им непременно повезет: они насобирают земляники, купят по кружке молока – и устроят себе маленький праздник. Как же это будет вкусно – молоко с земляникой!

Сколько там еще? Восемь уже, и на раздаче тетя Люба. Хорошо-то как! А еще хорошо, что сейчас лето. Июль уже совсем скоро, ягоды пойдут, совсем чуть-чуть подождать осталось. Летом и крыс поменьше. Зимой их было жуть как много. Они с Зиной и Мартой поначалу боялись конечно – визжали, залезали на кровати и стулья с ногами. Крысы поперву тоже от криков убегали – потом освоились, свободно стали расхаживать по комнате, забираться на стол и кровати в поисках съестного, картошку в подполе грызли. Больше у них ловить было нечего: большая часть пайкового хлеба съедалась практически сразу, немного оставалось на «обед», тогда же съедали и по картошке с кожурой вместе, спать ложились обычно голодными.

Погрызенную картошку потом промывали в нескольких водах (на счастье, колодец был рядом, в аптечном дворе), обдавали кипятком, вырезали отметины крысиных зубов, остальное варили или запекали в золе. Траченные крысами срезки выкидывали чуть не со слезами: голодно было жутко, но заболеть – страшнее. О том, что крысы – известные переносчики всякой опасной заразы, часто неизлечимой, им на уроках в фармшколе подробно рассказывали.

Больше боялась Зина за сестру: картошку старались почистить и поставить на огонь, а срезки выкинуть в печь до возвращения Марты из школы, чтоб та ненароком их с голоду не съела. Случай такой уже был – очистки не успели сжечь, и Марта выхватила их у Зины едва не из-под носа. Отбирали с боем, Марта после этого на Зину два дня дулась и не разговаривала. В эту страшно холодную и голодную первую военную зиму (сейчас Лида уже не сомневалась, что далеко не последнюю) картошка была на вес золота, и выбрасывать еду девятилетней Марте казалось ужасным преступлением. Это после того случая они придумали есть клюкву с глицерином, как раз и помирились.

Как же они радовались, когда в марте начали выдавать штиницу! Выдавали ее через день, по тарелке. Они специально с Зиной записались на разные дни: треть тарелки на нос не густо, конечно, зато каждый день. Штиницу наливали в судок, накрывали крышкой и заворачивали в теплый платок, чтоб донести до дому горячим. Пока была в запасах картошка, они чувствовали себя едва не буржуями: до конца апреля и хлеб был лучше, сытнее – последние пару месяцев в нем явно больше целлюлозы, чем муки. Но и до апреля примесей хватало.

Крыс, впрочем, это не останавливало. Сколько с ними ни боролись, ни ловили и ни травили, существами они оказались живучими и мстительными. Однажды зимой, как-то вскоре после Нового года, Лида кипятила белье на плите и собралась было вынимать его уже из чана, как одна из крыс забралась на стол, привлеченная, видимо, запахом хлеба, накрытого оловянной миской и оставленного на обед. Лида схватила ковш, черпнула из стоявшего на плите таза кипятка с растворенным в нем щелоком воды и плеснула в крысу. Та с писком отскочила и скрылась, скудный Лидин обед был спасен. А спустя некоторое время Лида проснулась ночью от укуса, прямо в переносицу. В темноте было не разглядеть, та самая это была крыса или нет, но Лида не сомневалась, что та, когда обрабатывала ранку перекисью при свете чадящей керосинки и ее передергивало. Крыс она уже не боялась, но от отвращения и брезгливости деться никуда не могла.

Но больше всего от этой зимы запомнилась Лиде встреча Нового года. Казалось бы, война, голод, холод – а они встречают Новый год, весело встречают! Все молодежь, их тогда одиннадцать человек за столом собралось. Окна газетами заклеены, завешаны старыми одеялами и покрывалами, чтоб свет на улицу не проникал, горит над столом электрическая лампочка без абажура. Кто-то притащил бутыль спирта с довоенных еще запасов, кто огурцов соленых. К хлебу в тот день не притрагивались, берегли до вечера. Они с Зиной всю последнюю неделю до Нового года картошку только Марте варили, откладывая свою долю – готовились к празднику. И они пили спирт, и ели хлеб, и картошку, и огурцы, и танцевали под пластинки, которые ставили на стареньком патефоне, и пели песни под гармонь, принесенную разбитным Колькой.