Штольманна. Отпускъ (СИ)

  Яков подхватил жену, бережно уложил на прохладные, пахнущие лавандой простыни, осыпал поцелуями лицо, шею, плечи. Анна была его звездой, ангелом-хранителем, солнечным зайчиком, жизнью и сердцем. В нелёгкий час испытаний, когда Уваков объявил на Штольмана настоящую охоту, Анна отдала себя Якову всю, без остатка, связав воедино их сердца и судьбы. И отныне, какие бы бури не проносились над головой упрямого и принципиального следователя, он твёрдо знал: есть тихая гавань, где его любят и ждут, где в него верят безусловно и примут любым. И сам Штольман не колеблясь ни на миг отдал Анне Викторовне своё сердце, готовый беречь и защищать своего ангела-хранителя, пусть и ценой собственной жизни. Записные циники, очевидно, не сильно-то счастливые в супружестве и не познавшие истинных чувств, утверждали, что через три года семейной жизни любовь к жене становится привычкой, а посещение её спальни становится подобным приходу почтового курьерского поезда: чётко по расписанию и остановка не более, чем на полчаса. Для Анны и Якова каждая ночь любви была словно сразу после венчания, когда все беды и напасти минули, оставив лишь так любимое романистами "Долго и счастливо". Тишину комнаты разорвал тихий приглушённый вскрик, хриплое, идущее из глубины сердца:

  - Я люблю тебя.

  Утомлённая Анна задремала, прижавшись к мужу, а Яков смотрел на спящую жену, вспоминая каждый миг их встреч, совместные расследования, прогулки, даже разрывы, кажущиеся окончательными, но всё равно приводящие к примирению, потому как единое целое не может жить порознь, он гибнет, ощущая собственную разбитость. Штольман и сам не заметил, как заснул, видя во сне обворожительную голубоглазую барышню, едва не сбившую его с ног и ставшую бесценной частью его жизни, засиявшей после памятной встречи новыми красками.

  ***

  Катюшка проснулась, словно её что-то подкинуло изнутри, широко распахнутыми глазами уставилась в потолок, удовлетворённо улыбнулась, поняв, что они уже у бабушки Маши и тут же вспомнила ещё одну потрясающую новость, не поделиться коей с братом было бы, как говорил дедушка Витя, безобразием чистой воды. Услышав первый раз это высказывание, малышка пристала к папе с вопросом, бывает ли безобразие грязной воды и не отлипала до тех пор, пока Яков не сказал ей, что безобразие грязной воды - это подлость и мерзость, то, что очень тяжело понять и ещё труднее простить. Пожалуй, утаить прыгающую на языке новость было бы именно подлостью, а потому Катя спнула одеяло, колобком скатилась с кровати и принялась тормошить брата. Гриша, не большой любитель ранних побудок, мычал, фырчал, дрыгал ногой и пытался укрыться от сестры под одеялом, но настырная Катюшка не отставала. Девчушка смогла вытащить из-под головы брата подушку, но Грише удалось-таки юркнуть в уютную норку из одеяла и затаиться там. Катя досадливо прикусила губку, гадая, не пора ли пускать в ход оружие массового поражения, то есть слёзы, но потом посмотрела на подушку, качнула её в руке, примеряясь к весу и шваркнула со всей силы по кому из одеяла. Уже пробудившийся Гриша стиснул зубы, как молитву повторяя, что девчонок обижать нельзя, особенно если очень сильно хочется, и мстительно не вылезая. Катя опять шмякнула подушкой по брату, а потом завопила, срываясь на визг:

  - Вставай, давай, мама с папой приехали!

  Нет и не было никогда новости слаще для детского сердца, чем известие о приезде родителей. Гриша подпрыгнул, точно на него ведро холодной воды выплеснули, запутался в одеяле и чуть не рухнул на пол, Катюшка засмеялась, прикрывая рот рукой. Брат, восстанавливая пошатнувшуюся репутацию, строго глянул на сестрёнку, точно скопировав папин взгляд, но Катерина Яковлевна была неуязвима для оных методов воздействия, точно зная, что папочка её любит и никогда не обидит. Брат тоже, как бы он не надувался и не пытался казаться грозным и даже злым. Гриша добавил к строгости взора сердитое сопение, но сестрёнка сунула ему подушку и бросилась к двери, на ходу приказав:

  - Пошли, первые пожелаем им доброго утра!