Штопальщица

Так странно. Австралиец Нильсен написал «Письма любви», посвятил симфоническую поэму ей именно сейчас! Когда она сама полна теми словами, которые Дэвид пишет ей, которые она читает на экране своего маленького лэптопа. Она счастлива, а ей это так незнакомо. Она не знает, что это значит – быть женщиной. Что означают эти слова. Но их можно сыграть. Его письма. И ее ответы. Она рассказывала ему о себе и, конечно, все понимают, что именно она хочет сказать. Но это не казалось неприличным. Играя, она просто вообще никогда не думала о чем-то другом, кроме музыки. И даже о музыке не было мыслей, в которых есть слова. Она играла ощущениями, ее движения посвящены ему, и только ему. Если это и есть любовь, то такая любовь ей нужна. Она даст ей то, о чем она всегда мечтала. Состояние полноценности. Вдохновение. Новый творческий импульс, в конце концов. Все, что она делала сейчас на сцене, было для нее любовью. Это любовь звучала и диктовала ей движения, становилась ритмом.

Финал. Разбившее воздух глиссандо маримбы и виброфона повисло над нею, как не решающиеся упасть капли града и дождя. Пуховыми наконечниками деревянных палочек она добавила звук, но почти одновременно пальцами успокоила диски, стушевывая металлическое эхо цимбал. Линда посмотрела на арфистку – последнее арпеджио обрывалось кратким щелканьем треугольника. Случилось.

– Феноменально!

Этот возглас Линда Макдорманд уже давно различала, как привычный энергетический импульс. Видеть говорящего было необязательно.

II

Дэвид Луччи был нетипичным баловнем судьбы. Он явно родился под счастливой звездой, но, в отличие от обычных счастливчиков, осознавал, что должен быть этой звезде благодарен.

Дэвид гармоничен – а это дар, который дается немногим. Невысокого роста, на редкость пропорционально сложен, смуглая кожа, черная, зачесанная назад грива волос, и глаза, излучающие энергию, делали его неотразимым. Он никогда не добивался чьего-то расположения, он просто жил, окруженный любовью. Его хотели видеть на приемах и презентациях, двери в высшее общество Нью Йорка открылись для него сами собой после первого же публичного концерта.

Споры о том, какая школа дирижирования имеет право на существование – манера впечатляющих жестов или точная сдержанность стиля, его нисколько не касались. Он не относился ни к одной из них. Классическая строгость и даже педантичность трактовок органично сочеталась с эмоциональностью и внешними эффектами в подаче музыки. Как он это делал – одному богу известно. Музыку Дэвид любил самозабвенно, это мир, понятный ему с детства. При этом он никогда не пытался сочинять, и даже не ставил таких задач. Дэвид прекрасно читал партитуры и сразу же слышал оркестровое звучание, акценты и вступления, синкопы и паузы, accelerando и rubato, собственная интерпретация. Большое будущее ему прочили с первых шагов, поэтому он не очень и заботился о том, чтобы добиваться чего-то специально. Он всегда знал, куда идти, как поступать и что делать

Его отец, итальянец по происхождению, был популярнейшим в Бостоне парикмахером, владельцем респектабельного салона, названного именем любимой жены. «Ангелика», оборудованная по последнему слову цирюльных достижений и оформленная, как художественная галерея, никогда не испытывала недостатка в дамах, желающих приводить себя в порядок. Дэвид вообще не помнил отца в плохом настроении. Карл Луччи, кудрявый весельчак и балагур, пользовался бешеным успехом у клиентов, что позволяло ему взвинчивать цены по собственному разумению. Сама Ангелика – полька из аристократической семьи, мать Дэвида, была тиха, загадочна и любила Шопена. Она играла мазурки, вальсы и ноктюрны на стареньком, но добротном рояле, стоявшем у окна в ее комнате, увешанной портретами божественного Фредерика. Она настояла, чтобы Дэвид учился игре на скрипке, потом он сам освоил рояль. Вскоре стало понятно, что молодой Луччи наделен незаурядным дирижерским дарованием. Он мгновенно запоминал единожды услышанную мелодию, после симфонического концерта Дэвид мог повторить партию любого инструмента и показать, как бы он это сыграл. А главное, он понимал, как и из чего музыка сделана.

Отправившись в 18-ти летнем возрасте в Нью Йорк, он тут же поступил в Джульярдскую школу. К этому моменту он уже дирижировал репетициями Бостонского Филармонического оркестра. Доказал, что владеет материалом блистательно. Осталось получить серьезное образование – просто как официальное доказательство его права дирижировать оркестром.