Шторм

Я сотни раз до этого слышал выражение «разрушился мир». Я был ещё подростком, когда, перечитывая дневник своего отца, ощутил на себе, что оно выражает…Но в тот вечер я собственными ушами слышал, как может разбиваться на ледяные осколки мир другого человека. Как могут они с громким звоном падать на пол, чтобы рассыпаться на прозрачные острые крошки льда, впивающиеся в подошвы тяжёлых чёрных ботинок.

Велес с гнетущим молчанием развернётся и пройдёт по ним без какого-либо сожаления, теперь уже с определенной целью, на короткое мгновение вспыхнувшей на дне мёртвого моря его синих глаз. Труп, восставший из могилы по чьей-то прихоти, не имеющий ни малейшего понятия, зачем и куда ему идти, но упорно бредущий вперёд. Таким был Велес-Константин все эти годы. Он не простил мне предательства. Я стал одним из тех, кто убил его мать. И я знал, что он видел во мне при каждой встрече. Я знал, что он представлял кого-то в моей униформе, убивающего Кристину…и плевать, что это был скотина Артур…сучий потрох, как оказалось, много веков служил именно Нейтралитету. А это слово теперь ассоциировалось у моего брата только с врагом.

А ещё он не простил нас за Ника. Всего несколько секунд, которые превратили остатки его ледяной иллюзии о мире и о семье в ничто, в кучу вонючего собачьего дерьма…несколько секунд, которые он, явно напряжённый, но всё же провёл в обществе когда-то близких людей. Стоя в вестибюле дома Мокану в ожидании начала церемонии прощания и держа в объятиях Зарину, обвившую его сильную шею тонкими ручками, он впервые за долгое время начал казаться каким-то родным, как когда-то…каким-то своим. Пока не открылась входная дверь, и в дом не вошли они…рука об руку, улыбающиеся и счастливые…живые. Живые оба. Мои родители. В ту секунду мы все поверили в чудо. В ту секунду жизнь нашей семьи в очередной раз разделилась на «до» и «после».

А он не простил нам именно этого. Того, что у нас оказалось право на чудо, а у него нет.

После ни Влад, ни Вольский, ни Ник так и не смогли отыскать его. Двое первых — потому что ликан слишком хорошо скрывался, а Глава — потому что не считал нужным извиняться за свою жизнь. Он вообще очень сильно изменился. Привнеся в нашу большую семью смерть…оставив её отпечаток почти на каждой её ветви, Николас Мокану вдруг начал жадно наслаждаться каждым мигом собственной жизни, без видимых сожалений отсеяв от себя всех тех, кто сомневался в его праве на это.

И теперь я смотрел на Велеса и пытался представить, что испытывал бы в обратной ситуации…честно? Я сочувствовал не столько его утрате и боли, сколько тому, что у него не было той силы, которой обладал я, потому что я знал — хрена с два я бы простил кого бы то ни было за смерть своей матери. Я знал, что уничтожил бы любого ублюдка, каким бы близким родственником он мне ни приходился. И я боялся думать о том, что и Велес испытывает те же чувства. А значит, он не смирился и не смирится никогда. В осколках его картины мира единственным оставшимся в живых виновным в смерти Кристины был Морт, и одному дьяволу известно, на что был готов Вел ради мести. Несмотря на разницу в их возможностях, потому что можно быть сколько угодно бесстрашным безбашенным придурком, объявившим открытую войну самому Главе Нейтралитета, но это не даст тебе ничего, кроме всеобщего презрения за быстрое и болезненное поражение. А Велес был мегавспыльчив, но никогда — кретином. И поэтому он предпочел отойти в тень. Ведь даже самые сильные иногда ошибаются. И хрен его знает, что это было, но меня не покидало ощущение, что брат не просто ждёт ошибки, он затаился и ищет способы подвести Главу к ней. Идиот…идиот, потому что если он всё же собирался развязать войну, то в этой войне ему противостоять должен буду и я тоже.

— Это фетиш такой?

Я вздрогнул, ушедший в свои мысли настолько, что не сразу понял, что слышу, наконец, голос Велеса. А он изменился. Стал более мужественный что ли, глубокий с хрипотцой. Будто принадлежал не моему старшему брату, с которым я провёл практически всё своё детство, а незнакомому мужчине.

— Что?

Сказал, не решившись на него посмотреть, чтобы не спугнуть удачу. Чёрт его знает, по какой причине ликан решил снизойти до моей скромной персоны разговором. Перед глазами ветер по-прежнему играется с листвой, то взметая её вверх в каком-то диком танце, то вдруг останавливаясь и опуская её на землю, чтобы тут же медленно закружить в своих холодных объятиях.

— Это фетиш у тебя такой в вашем Нейтралитете завёлся: молча смотреть на мужиков? Вам же вроде как с бабами ни-ни, Сэм? Переключиться пришлось?

В груди тесно стало дышать от ощущения цепкой ладони, резко сжавшей сердце в диком предвкушении…от шока. Я настолько привык за эти годы относиться к нему как к чужому, что эта его грубая шутка…шутка в стиле нашей с ним юности заставила встрепенуться в жалком полёте надежду. Не высоко, нет…кружить у самого сердца, как обречённо танцевали у самой земли разноцветные листья в своём унылом танце.

— А тебя интересует моя половая жизнь, Велес?