Шторм на Крите

Он все думал, как держать себя с Юлей, рассказать ей обо всем или промолчать, и пришел к заключению, что промолчать не сможет – уж слишком неприятно ему было теперь присутствие Натальи. Ни общаться с ней, ни видеть ее он более не желал. Таким образом, размышлял Антон Ильич, выход только один, признаться Юле в услышанном и объяснить ей невозможность дальнейшего их общения вместе с матерью. Чернить ее он не станет, в конце концов, она вольна иметь о нем собственное суждение, однако ж и он волен составить о ней свое. Он представил, как скажет об этом Юле – как можно более спокойно, чтобы не напугать ее и не слишком ее огорчить. Как отреагирует Юля, спрашивал он себя? Хорошо бы, она согласилась с ним. Сказала бы, например, что и сама давно уже догадалась обо всем, и что рада будет встречаться с ним наедине. Конечно, ему придется видеть ее реже – не станет же он запрещать ей обедать с родственницами или загорать с ними на пляже. Но лучше реже, да вдвоем.

Как же быть с обедом, что назначила ему Юля? Обедать с Натальей после того, что он услышал сегодня, он не мог. Да и зачем ему теперь обедать с ними? С Юлей все равно поговорить не удастся. Может, отказаться? Сослаться на плохое самочувствие, да и дело с концом. Хотя, для чего ему объясняться? Он может вообще ничего не говорить. Просто не придет, и все. Кто он для них? «Павлин», снова зазвенело у него в голове.

Не пойду, решил Антон Ильич. Пускай обедают втроем. Он развернулся и пошел к себе.

Настало два часа. Антон Ильич лежал на кровати и изнывал от мыслей. Что подумает о нем Юля, когда он не придет? Он снова и снова набирал ее номер, чтобы предупредить ее и назначить встречу после обеда, наедине, но ему никто не отвечал.

Он представил, как в его отсутствии, за обедом речь снова пойдет о нем, и как Наталья снова выскажется своим насмешливым и презрительным тоном, и как Юля – чистая душа – сначала бросится возражать и защищать его, а потом, привыкшая во всем доверять матери, станет слушать ее и переменится к нему… На этой мысли Антон Ильич вскочил как ужаленный. Посмотрел на часы: была уже четверть третьего. Он схватил кошелек и побежал в таверну.

Еще издали он увидел, что вся честная компания стоит на улице, а администратор-коротышка не пропускает их внутрь. Подойдя ближе, он услышал, как коротышка объяснял, вставляя в английские фразы известные ему русские слова:

– Приходите вечером, на ужин. Я вас посажу. Сейчас мест нет.

– Я вам еще раз говорю, – возражала Наталья, – я записалась еще вчера!

– Окей, окей, я понимаю. Но вы записались на ужин. Вот, видите? – показал он в журнал, но Наталья туда даже не взглянула.

– Я вам еще раз повторяю: я записала нас на обед и требую, чтобы вы немедленно нас посадили!

– На обед у меня все столики заняты, – развел руками коротышка. – Вот, смотрите, сколько человек записалось.

– Это возмутительно! Вы держите нас на жаре уже полчаса! Посмотрите, перед вами пожилой человек, – она показала на старушку Веру Федоровну, стоящую под деревом в тени. – Я буду жаловаться! Впустите нас немедленно!

– Я не могу вас посадить. Мест нет.

Две пары, подошедшие в это время к таверне, назвали свои фамилии и номера комнат и были вежливо приглашены коротышкой к столам. Наталья, видя это, вся вспыхнула от возмущения. Лицо ее быстро краснело, глаза свирепо смотрели на коротышку, но тот уже занимался другими гостями, обращаясь к ним со своей обычной любезностью.

Юля, завидев Антон Ильича, бросилась к нему:

– Антон, наконец-то ты пришел! Твой друг не пускает нас в ресторан. Поговори с ним быстрее.

Антон Ильич поздоровался с коротышкой за руку, и тот сходу показал ему лист записи:

– Они записались на ужин. Вот, видишь?

Антон Ильич кивнул.

– Я записывалась на обед, а не на ужин! – взвизгнула Наталья, протискиваясь к ним.

– Вы записались на ужин, – терпеливо повторял коротышка.

– Dinner, вы понимаете, что это такое?

– Понимаю, очень хорошо понимаю. Это ужин. А на обед надо записываться вот здесь, – он ткнул пальцем в листок, – где написано Lunch. Очень просто: диннер – это ужин, ланч – это обед.

– Я не знаю, что у вас тут как называется, я записывалась на обед и хочу получить свой обед. Немедленно нас посадите! Это какое-то безобразие!

Она надвинулась на коротышку, намереваясь пройти внутрь во что бы то ни стало, но коротышка, хоть и был меньше нее ростом, перегородил ей путь, уперся рукой в косяк двери, выпятил грудь колесом и встал насмерть.

– Да что же это такое! Пустите! – она ткнула его в плечо.

– Нет. Приходите вечером.

Юля бросилась к Антону Ильичу:

– Антон, ну что ты стоишь? Сделай что-нибудь!

– Что же я могу поделать, Юленька? Ты же знаешь, они всегда здесь пускают только по записи.

– Ну так повлияй на него как-нибудь, ты же можешь!

– Как, Юленька? Пойми, у него все столики заняты, ты же сама видишь. Куда ему вас сажать?

– Примени свои дипломатические методы!

Антон Ильич только развел руками. Ему было ясно, что разговаривать с коротышкой бесполезно – он не уступит из принципа.

– Но что-то же надо делать! – в отчаянии воскликнула Юля.