Шторм на Крите

– Пообедайте сегодня в отеле, а сюда придете на ужин. Вы же на ужин записались, он прав.

– И ты туда же? – с упреком произнесла она и бросилась на помощь матери.

– Пригласите нам управляющего, пожалуйста. Я хочу видеть управляющего. Кто у вас здесь главный? – строго произнесла она по-английски.

– Главный в ресторане я, – с достоинством ответил ей коротышка.

– А начальник у вас есть? Кто ваш начальник?

– Мой начальник, – так же неспешно и чинно произнес он, – главный менеджер отеля.

– Позовите его сюда, я хочу поговорить с ним.

– Пожалуйста, – сказал коротышка, показывая свободной рукой в сторону отеля, – его офис в главном корпусе.

– Позовите его сюда.

– Я не могу его позвать, к сожалению. Это выше моих полномочий, – он лучезарно улыбнулся. – Идите в главный корпус, спросите, где его офис, вас проводят. А я жду вас вечером, на ужин. Желаю приятного дня.

Он раскланялся, подчеркнуто церемонно, будто нарочно, чтобы позлить дам, и пошел заниматься другими гостями, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Лицо Натальи приобрело уже знакомое Антону Ильичу выражение. Рот ее перекосился, глаза разгневанно горели, казалось, она вот-вот бросится за коротышкой и накинется на него с кулаками. Она обернулась, глянула на Юлю, на старушку Веру Федоровну, молча укрывающуюся в сторонке, потом глаза ее наткнулись на Антона Ильича и обдали его взглядом, полным жгучей и открытой неприязни, будто он один был виновником ее бед.

– Пошли! – скомандовала она и ринулась внутрь.

Нашла поблизости свободный столик на четверых, с грохотом отодвинула стул, привлеча внимание окружающих, уселась и поставила перед собой сумку. Глаза ее смотрели на всех прямо и вызывающе, и весь вид ее говорил, что она решилась идти до конца.

– Мама! – крикнула она, наклонив голову в сторону двери. – Мама, иди сюда! Что ты там стоишь? Пропустите пожилого человека! – крикнула она по-русски семейству англичан, прибывшим на обед большой компанией с колясками и детьми.

Старушка заковыляла мимо ничего не понимающих иностранцев и села рядом с дочерью. Следом уселась и Юля.

Коротышка, увидев их, всплеснул руками и проговорил что-то на своем языке. По всему было видно, что он оторопел от такой прыткости. Однако, как стало ясно через несколько минут, тоже решил не сдаваться.

Гости все подходили. Коротышка встречал их с обычным своим благодушием и рассаживал за столы, официанты принимали у них заказы и кому-то уже приносили еду, и только троица за столиком у входа оставалась без внимания. Никто не подавал им меню. Официанты сновали мимо, словно не замечая их возгласов, поднятых рук, и не видя их призывных жестов. Было очевидно, что обедом их здесь не накормят.

– Вот тебе и тавэрния, – ворчала тем временем Вера Федоровна. – Говорила я тебе, Наталья, пойдем в наш ресторан, курочки поедим, какую сегодня курочку приготовили! На пару, мягкая, диетическая. Нет, ей надо в тавэрнию. Чего ты здесь не видела? Вот и сиди теперь здесь.

– Подожди, мама, – резко произнесла Наталья. Она вперилась глазами в молоденького парнишку-официанта, который по ошибке чуть было не подошел к их столу, но был остановлен своим коллегой.

– Да жду, жду, – бубнила старушка. – Уж целый час жду. Обедать-то мы будем сегодня, не пойму я что-то? Чего мы ждем? Этого, что ли, маленького? И что за тавэрния такая. Сначала не пускают, теперь кормить не хотят, и что за народ эти греки! Не пойму я их, этих ваших греков.

Юля сидела ни жива ни мертва. Видно было, как ей обидно за мать, которую все здесь открыто игнорировали, и как одновременно ей стыдно перед людьми за крики и ругань, что устроила Наталья. К тому же, ситуация стала безвыходной, помочь матери она не могла, как ни старалась, и желала только одного, чтобы все поскорее завершилось. Она опустила взгляд, как будто не могла более видеть проходящих мимо официантов и встречаться глазами с посетителями, с недоумением поглядывающими на их столик и преспокойно уплетающими свои обеды.

Антон Ильич, не в силах больше наблюдать ее мучения, подошел к ней, склонился к ее плечу и вполголоса сказал:

– Ты можешь увести своих на полчасика?

Еще не понимая, о чем он говорит, она подняла на него глаза, полные надежды – невыносимо было и дальше оставаться здесь и терпеть это прилюдное унижение.

– Погуляйте, успокойтесь. Пусть он тоже остынет, – кивнул Антон Ильич на коротышку. – Я поговорю с ним. Через полчаса он вас посадит.

Не успела Юля ничего ответить, как Наталья подняла на Антона Ильича налитые гневом глаза, стукнула рукой по столу и взвизгнула, едва не задыхаясь от всей своей накопившейся ярости:

– Подождать полчаса?! Да вы в своем уме? Мы целый час тут торчим! У входа стояли, здесь вот сидим, и теперь еще полчаса ждать? Поговорит он! Смотрите-ка, какой молодец нашелся! Раньше надо было говорить!! Где ты раньше-то был, а? Что ж не поговорил? Стоял, смотрел, как эти греки над порядочными людьми измываются!

– Что вы кричите, – поморщился Антон Ильич.

– Я?! Кричу?! Да… Да как ты смеешь!..

Глаза ее выкатились, лицо побагровело и пошло пятнами.