Шторм на Крите

Антон Ильич загружал вещи в багажник, когда появилась Юля. Носильщик катил ее чемодан, она шла рядом, в руках у нее была лишь маленькая сумочка. Антон Ильич замер на месте, глядя на нее. Лицо ее, все еще бледное, светилось улыбкой. Она обняла его за шею и поцеловала в щеку так трогательно и просто, как будто между ними не было ни ссор, ни расставаний. Он в ответ прижал ее к себе обеими руками, и эти объятия лучше всяких слов говорил том, как он счастлив, что прощен. Препятствия, разделявшие их, рухнули, Юля ехала с ним в Ираклион, в новую счастливую жизнь, и от этого у него словно крылья за спиной вырастали.

Он открыл дверцу и усадил ее в машину. Потом дал носильщику чаевых, обошел автомобиль и сел рядом с ней. Водитель завел мотор.

– Мама! – вдруг позвала Юля, замахала рукой и стала открывать окно.

Антон Ильич увидел Наталью. Она бегом подошла к машине, положила обе руки на опущенное стекло и просунула голову к Юле.

– Ну что? Значит, едешь все-таки?

– Еду! – звенящим от радости голосом ответила Юля, обняла мать за шею и крепко поцеловала.

Наталья мрачно на нее посмотрела и покачала головой.

– Ма-ам, ну мы же договорились, – жалобно попросила Юля.

Та только хмыкнула и поджала губы.

– Ну мам! Ну пожалуйста…

– Он тебя пальцем поманил, ты и побежала за ним, – вдруг со злостью сказала она, кивая на Антона Ильича, которого до сих пор нарочно не замечала.

– Мама!

– И кто ты после этого? Тьфу! Смотреть противно!

Водитель ждал и не трогался с места. Антон Ильич похлопал его по плечу и показал, мол, поехали. Машина мягко тронулась. Наталья, не отпуская рук, пошла рядом.

– И тебе не стыдно? На глазах у всех! До такого срама дойти! Бросила мать, бабушку! Ради вот этого! Что, подождать не могла? Прямо сейчас надо уехать? Обязательно сейчас?!

– Мама, он меня в Париж пригласил! – крикнула Юля, вся подавшись к окну.

– Шлюха! Вот ты кто! Ясно тебе? Шлюха!

Юля закрыла лицо руками и заплакала. Они поехали в Ираклион.

Всю дорогу они молчали. Антон Ильич украдкой поглядывал на Юлю. Первые минуты пути он все боялся, что она передумает ехать. Ему так и казалось, что она обернет к нему заплаканное, измученное лицо и попросит его отвезти ее обратно. Рано я обрадовался, подумал он. Ему хотелось прижать Юлю к себе и утешить, пообещать, что все будет хорошо, и он прикоснулся к ее плечу, но она не пошевелилась, не бросилась в его объятия, и он только неловко погладил ее по плечу и убрал руку.

За окном пробегал знакомый уже пейзаж. Быстро подъехали к аэропорту, промчались мимо и понеслись вдоль полей и трав. Антон Ильич увидел, как Юля вытерла слезы, достала из сумочки зеркало, поправила лицо. Потом взяла его за руку и сидела так, не двигаясь, не произнося ни слова и глядя в окно. На душе у него отлегло. Когда завиднелась городская стена, она с любопытством стала смотреть вперед, на дорогу и на город, к которому они приближались. Вот показался и их отель. И снова невозможно было не заметить издалека его величавые окна. Увидев, что Юля тоже выхватила глазами яркую вывеску, Антон Ильич показал ей глазами, мол, туда-то мы и едем.

Отель производил на Юлю то же впечатление, что и на Антона Ильича, когда он приехал сюда впервые. Он казался торжественным и грандиозным после низеньких корпусов, в которых они жили у моря. Едва они поднялись в номер, оставив багаж внизу на попеченье носильщика, она так же, как он недавно, припала к окну, замерев от открывающегося отсюда ошеломительного вида на порт, на море и на яхты. Антон Ильич немедля откупорил шампанское. С шумом выстрелила пробка, Юля вздрогнула и обернулась, он засмеялся и наполнил бокалы.

– За начало новой жизни! Нашей с тобой жизни.

Он прикоснулся к ее бокалу, звонко чокнулся и залпом выпил свой. Юля тоже отпила немного.

– Я сейчас опьянею и упаду, – улыбнулась она, – и пропущу все самое интересное.

– Не волнуйся, мое крепкое плечо в твоем распоряжении. Он залихватски обнял ее и поцеловал.

– Сейчас я тебя покормлю. Ты еще не видела, какие здесь завтраки.

Завтраки в выходные длились дольше, до двенадцати дня, так что они успевали без спешки пойти в ресторан и поесть. Людей сегодня было больше, чем в будни, те же европейцы в костюмах, несколько больших семейств и компаний. И снова разительный контраст: степенная, хорошо одетая публика после толпы отдыхающих, снующих по ресторану в майках и плавках. Официанты в сюртуках, с гладкими прическами и накрахмаленными воротничками, совсем не походили на тех неотесанных греков, что обслуживали их раньше. Те вели себя так, будто туристы явились к ним как незваные гости и отвлекали их от важных дел своими надоедливыми просьбами принести им то одно, то другое. Здесь же официанты только и были заняты тем, чтобы как-то еще угодить гостю и сделать так, чтобы он был доволен.