Шторм на Крите

Еще лучше, с горечью ухмыльнулся Антон Ильич. Она что, сидит там и выдумывает разные варианты, один другого нелепее? Значит, теперь он должен забыть про Париж, как будто ничего и не было, и остаться здесь? Но это невозможно! Не может он вернуться с чемоданом в отель, из которого только что уехал, заселиться опять в тот же номер, где был с ней…

Часы показывали без четверти три. Если он сядет в такси сейчас, то успеет на свой рейс до Афин. Вот только надо ли ему в Афины?

А может, мелькнуло в голове, и правда, взять да и улететь в Париж? Билеты у него на руках, номер в отеле ждет. Юля, разумеется, вряд ли полетит за ним – раз она не смогла доехать до аэропорта, что в пятнадцати минутах от нее, до Парижа ей уж точно не добраться – но он мог бы провести пару дней в Париже и этим завершить свой отпуск. На мгновение Антон Ильич представил себя в Париже, но тут же понял, что Париж – его праздничный, золотой Париж, о котором он так мечтал все это время – теперь как будто погас, поблек и уже не представляется ему ни праздничным, ни золотым, словно кто-то потушил свет и превратил его Париж в обыкновенный город, окутанный серыми осенними туманами и пронизанный первыми холодами. Ехать туда не хотелось. Без Юли это путешествие не имело никакого смысла.

Он вздохнул и закрыл глаза. Потом взял телефон и снова стал читать сообщения от Юли. Сначала первое, посланное ему еще из такси. Перед глазами возникло ее лицо, такое, каким он видел его в последний раз, и ее слова:

– Мы расстаемся всего на несколько часов.

В ту минуту он почему-то верил ей. Он чувствовал, что она говорила искренне и думала так же. И это сообщение, отправленное через минуту после расставания – первое сообщение от нее и первое признание в любви – тоже казалось ему таким искренним и таким понятным. Он знал, этими словами она хотела утешить его, поддержать и заверить в том, что их планы в силе, несмотря на ее отъезд.

Но потом… Он прочитал второе сообщение, и следующие два. Такие странные, совсем не похожие на Юлю, будто их писал другой человек. Глядя в эти короткие строчки, Антон Ильич силился понять, что же произошло, почему она вдруг поменяла свое решение – и не мог. Неужели эта поездка ничего для нее не значит? Да и сам он, выходит, тоже? Неужели она забыла, как плакала вчера? Какие слова ему говорила? В это невозможно поверить! Не может быть, чтобы Юля, которая так тонко все чувствует, так глубоко обо всем размышляет, которая ночами не спит, теряясь в своих переживаниях, вдруг забыла обо всем и переменилась в один миг!

Он листал ее сообщения и вчитывался вновь, пытаясь найти в них ответ. Эвклид сказал, они сидят сейчас в ресторане… Ему вдруг ясно представился их старый отель с его приземистыми корпусами, и обеденный зал, уже полупустой, и стол на шесть персон, и длинная до пола скатерть, и стеклянная ваза посередине, и зеленые пихты за окном. Он вдруг увидел Юлю, сидящую там за столом, по одну руку от нее Наталью, по другую старушку Веру Федоровну. Они сидели и обедали, как обычно в этот час. И не было никакой болезни, и никаких врачей. Они ели и говорили о том, о сем. Старушка, как водится, ворчала. Наталья все еще изображала слабость, но в душе торжествовала, довольная тем, что дочь вернулась. До Антона Ильича отчетливо донесся ее голос:

– Не волнуйся, никуда он не денется. Так даже лучше. Посидит, подождет. Соскучится по тебе. А в Париж вы еще успеете съездить.

Какой же он дурак! Ну конечно. Именно так все и было. Нет другого объяснения нелепым Юлиным письмам, кроме одного: ей все это не нужно. Ни его Париж, ни он сам, ни предложение, которое он сделал – ничего этого ей не нужно. Она не собирается приезжать, и ей все равно, что будет с его планами, с билетами, с его жизнью, с ним самим…

Через несколько минут Антон Ильич тряхнул головой, поднял глаза и огляделся. Вокруг все было неизменно. Все так же сидели посетители кафе, все так же бренчали свои песни баянисты у столиков по соседству, и даже пес по-прежнему повизгивал и крутился в своем углу.

Звякнула телефонная трель. Он посмотрел на телефон. Еще одно сообщение от Юли.

«Съездим в Париж на Новый Год. У нас с тобой вся жизнь впереди. Целую».

Антон Ильич сорвался с места. На часах было три тридцать.

Официант изумленно смотрел на то, как он вдруг вскочил, повесил сумку через плечо, подхватил чемодан и с грохотом покатил его по брусчатке. Свернув с пешеходной зоны, Антон Ильич выбежал к дороге, взмахнул рукой, остановил такси, кинул чемодан в багажник и, пообещав хорошие чаевые, попросил отвезти его в аэропорт как можно быстрее.

Они долго кружили по городу, толкаясь с другими машинами и останавливаясь перед каждым светофором. Почему так медленно, нетерпеливо вздыхал Антон Ильич, глядя по сторонам? Он не ожидал, что машин здесь может быть так много. Однако был понедельник, разгар рабочего дня, и дорога забилась до отказа.

Дважды приходили сообщения от Юли.

«Что ты решил? Остаемся в Ираклионе? Целую».

Потом еще одно:

«Ты где? Я тебя потеряла».