Шторм по имени Френки

– Прости. Иногда я забываю, что ты из прошлого.

Я постаралась не обижаться.

– Как бы ты сказал это по старинке?

– Гм… – он сосредоточенно нахмурил лоб. – Потусить?

– И вы теперь говорите перекинуться мозгами в реале?

– Да, – он посмотрел на меня так, будто это вполне разумно.

– Ясно.

– У меня мало времени, – сказал он. – Примерно час.

Так легко ему не отделаться.

– Почему ты меня игнорировал всю неделю?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Чтобы отец не догадался, что я тебя вижу.

– Но почему?

Он поднял на меня глаза, и я вдруг всё поняла. Какая же я глупая!

– Потому что я мёртвая? Он решит, что ты с катушек съехал?

Теперь он меня не понял.

– Чего?

– Сбрендил? Чокнулся? Э, сбой ментальных данных?

Он почесал затылок.

– Что-то в этом роде.

Я вздохнула с облегчением, хотя лёгкие у меня не работали.

Ну конечно. Скенлон не хотел заработать репутацию человека, который болтает с призраками. Логично. Я понимаю, почему такую информацию лучше держать при себе. Помню, в начале года Мелисса Траутбег рассказывала всем подряд, что видит лицо своей мёртвой бабушки в печёном картофеле в нашей школьной столовой. Всю четверть никто не хотел сидеть с ней на обеде.

Скенлон глянул на часы.

– Время поджимает. Тут есть место, где эти треклятые люди из исторического общества не будут глазеть на меня? Где тихо и безлюдно?

Бледные тени мелькали на его лице. Я подняла взгляд на листья, шуршащие над нами, и тут меня осенило.

– Знаю я такое место, – сказала я. – Сейчас устроим обмен мозгами.

– Надо говорить… Без разницы.

37 Дружба и загадки

Целых две счастливых недели у меня был приятель. Как вы понимаете, со стороны наша дружба выглядела странно. Мягко говоря, необычно. Мой друг никогда не задерживался надолго, никогда не приглашал меня к себе домой, мало разговаривал, редко улыбался… да и пахло от него плохо.

Так что да, отношения у нас были нетипичные. Скажем так: мы не дарили друг другу браслетики со словами «Лучшие друзья навеки». Но мы провели вместе четыре или пять замечательных вечеров, когда Скенлону удавалось улизнуть от своего отца и прийти одному. Он мчался к дому на старом велосипеде и при этом выглядел таким помятым и воняло от него так сильно, что другие туристы в очереди прижимали к себе детей и ворчали, что надо повысить цену на вход, чтобы не пускать кого попало.

Как ни печально это признавать, они были правы. Скенлон не отличался особой привлекательностью. Он запросто мог явиться в испачканной одежде, благоухая потом, краской и другими странными промышленными запахами, которые я не могла распознать. Иногда я улавливала и тошнотворно-приторную вонь, будто тарелка с фруктами подгнила на солнце. Но этот запах то появлялся, то исчезал.

Частенько он выглядел так, будто обгорел на солнце, с порезами и ссадинами на руках. Но он не признавался, откуда они. Однажды, когда я спросила, в порядке ли он, он пробурчал, что мастерил кое-что для своего отца, что всё хорошо и хватит об этом. Затем он многозначительно посмотрел на мой потрёпанный рождественский джемпер, утыканные ракушками ноги и исцарапанное лицо, и больше я ни о чём не спрашивала.

Мы любили прятаться в доме на дереве. Это было единственное место, где не дежурила охрана, к тому же поздними летними вечерами было приятно лежать в полудрёме на необтёсанных досках и смотреть, как над нами танцуют листья. И оттуда нам было на удивление легко отгонять туристов. Скенлон садился на деревянные доски, источая свой ни с чем не сравнимый аромат, и впивался в других детей таким пристальным взглядом, что хотелось убежать на край света, а я в это время трясла ветки деревьев, чтобы у непрошеных гостей уж точно не осталось никаких сомнений, что им здесь не рады.

В тех редких случаях, когда это не срабатывало, он говорил детишкам, что в кафé раздают бесплатное мороженое. И когда все дети с радостным предвкушением спускались по верёвочной лестнице, он быстро подтягивал её наверх, чтобы никто больше не смог взобраться к нам, а потом притворялся глухим, когда его упрашивали скинуть её обратно. И игнорировал посетителей, пока они не уходили.

– Да ты мастер игнорировать детей, – дразнила я его, и в ответ он бросал на меня настороженный взгляд, затем обнажал свои крысиные зубы и издавал короткий, резкий удивлённый смешок.

Как и мой дом в дождливый день, общение со Скенлоном требовало особой осторожности. Я быстро уяснила, какие темы для разговора ему нравились, а какие он обходил стороной.

От разговоров о его семье или где он живёт ему становилось не по себе. «Мы часто переезжаем из-за папиной работы», – объяснил он кратко.

Кем работает его папа? «Он коллекционер», – сказал он, а затем вдруг объявил, что ему пора домой.

Однажды он всё-таки сказал мне, сколько ему лет. «Месяц назад мне исполнилось двенадцать». Но когда я радостно ответила: «Мне тоже! Ну, почти. Мы практически ровесники! Надо вместе отпраздновать наши дни рождения!», он глянул на меня равнодушно. Затем сказал: «У твоей идеи есть недостатки».