Шторм по имени Френки

О своей маме он ничего не рассказывал. «Она умерла, когда мне было шесть. Нет, братьев и сестёр у меня нет».

Он не признавался, что Кролер хотел найти в Доме с видом на море. «Не хочу об этом говорить. В любом случае он ничего не найдёт. Я уж постараюсь».

На отвлечённые темы он тоже не любил болтать. Когда я спрашивала, всё ли хорошо, он пожимал плечами и бурчал себе под нос что-то совершенно бессмысленное: «Что, по-твоему, значит хорошо?»

Когда я спрашивала, есть ли у него хобби, он фыркал и нехотя говорил: «Ну, конечно, летом я хожу под парусом, а зимой катаюсь на лыжах». И больше ни слова.

Так что у меня было правило: не задавать ему слишком личных вопросов. Но я бы не сказала, что с ним было скучно. Вовсе нет. На некоторые темы он говорил с удовольствием. Он обожал школу. Он никак не мог поверить, что при моей жизни каждый ребёнок в Великобритании мог ходить в школу бесплатно.

– Образование изменилось до неузнаваемости после твоей смерти, Френки. Не осталось ни одной государственной школы. Их все закрыли, когда правительство решило вместо школ потратить деньги на Третью мировую войну.

– ЧТО?

– Прости. На Четвёртую мировую. Сейчас большинство детей, если они не мегабогачи, использует «Школьный час» дома, это такой плагин. А если нужен инстаког, то можно попросить программу-няньку, и обычно она разрешает сразу скачать информацию. Если у тебя есть техкредиты, конечно, а у меня они редко водятся.

Он любил рассказывать о том, чему научился в своей плагин-школе, что бы это ни значило.

Так я узнала наконец, что означает «десять иссети».

– Люди редко говорят «хорошо» или «плохо». Большинство прилагательных заменили… на цифровую градацию, – объяснил Скенлон. – В твоём веке – или, как мы его называем, в веке пользовательского опыта – людей так часто просили оценить свой опыт в Интернете, что это навсегда изменило язык. По крайней мере, так сказано в двенадцатом модуле «Школьного часа».

Поразмыслив над этим некоторое время, я поняла, что такие слова, как «потрясающий», со временем уступили место фразе «десять из десяти». Которая, опять же со временем, превратилась в «десять исдести». Затем в «десять иссети», а иногда просто «сети».

А ещё он сказал, что люди пахнут грибным супом, потому что в двадцать втором веке почти всю одежду шьют из грибов. Это как-то связано с тем, что производство хлопковой ткани портит экологию или что-то в этом роде. Последним, на что он пролил свет, была мода на ношение пижам днём. Он сказал, что люди его века носят одежду для сна так же, как люди моего века носили спортивные костюмы.

– И то и другое обман. Ведь многие люди тогда носили спортивные костюмы, но не занимались спортом, правильно? Они хотели произвести такое впечатление, будто ведут здоровый образ жизни, хотя на самом деле это было не так.

В общем, люди в будущем хронически не высыпались, но притворялись, что высыпаются, облачаясь в пижамы днём и создавая иллюзию, что они хорошо отдохнули. А затем с необычным для него энтузиазмом Скенлон принялся сыпать словами, которые выучил в «Школьном часе», – такими выражениями, как «индикаторы статуса» и «модные аксиомы», – пока я не попросила его остановиться, потому что у меня мозги вскипели. И тогда он смущенно рассмеялся и спросил:

– Значит, вот как общаются между собой братья и сёстры?

У него была ещё одна любимая тема для разговора: моя семья. Хотя рассказывала в основном я. А он с удовольствием слушал.

38 Колыбельная

Обычно он задавал удивительно конкретные вопросы о том, как мы жили, а затем с довольным видом прислонялся к стволу дерева и готовился слушать, будто включал свою любимую музыку. Он спрашивал: «Что значит подоткнуть одеяло? Это приятно?» или «Тебе когда-нибудь готовили торт на день рождения? Опиши его».

Сначала мне было нелегко ему отвечать. Воспоминания не только причиняли боль, но и заржавели, если можно так выразиться.

– Для таких случаев в саду есть голограммы, – отрезала я, когда однажды вечером в доме на дереве он впервые спросил меня о моей прошлой жизни. – Вот их и спрашивай.

Крупные тёплые капли дождя зашлёпали по листьям. Мокрые края деревянных досок заблестели в солнечных лучах.

– Я лучше тебя послушаю, – сказал он просто. – Итак, вы ходили в походы или нет?

Горло сдавило. Меня охватила паника, пока я лихорадочно копалась в мыслях. Не помню!

Но у Скенлона был такой восторженный, ободряющий вид, что мои страхи рассеялись.

– Точно не знаю, – сказала я медленно, словно нащупывая почву. – Думаю, да. Возможно.

Словно крохотные цветы, в моём сознании стали распускаться смутные образы.

– Мы часто ходили в одно место, тут неподалёку, под названием… Блу-Ков, кажется. До него можно добраться только по тайной тропе через лес…

Ощущение было такое, будто я открыла сундук со старыми игрушками и обнаружила всех бывших любимцев, терпеливо ждущих меня внутри. Пока я размышляла о своей полузабытой жизни, боль и любовь незаметно слились воедино.