Шторм по имени Френки

Но даже они казались ангелами по сравнению с другими посетителями – печальными. Теми, кто потерял родственников и любимых, кто не сводил с меня полных отчаяния глаз, искал у меня утешения. Я устала от их попыток схватить меня со своих сидений, от просьб сказать им, не видела ли я их маленького сына, не разговаривала ли с их сестрой, не пересекалась ли с их лучшим другом, а? Не могу ли я поискать их? Не затруднит ли это меня? Они будут так благодарны.

Оставьте меня в покое, хотела я рявкнуть на них. Если вы потеряли кого-то, то это уже навсегда! Смиритесь!

Вместо этого я их игнорировала. Они не могли помешать моему выступлению – меня слишком хорошо натренировали, чтобы я отвлекалась. И в конце концов они уходили с чудовищными, вымученными, скорбными улыбками, вытирая слёзы, а я вздыхала с облегчением. Но потом они возвращались. Это был настоящий кошмар. Они не сдавались.

И тогда Кролер, никогда не упускавший возможность заработать, заставил меня врать им и говорить, что я видела их любимых. И за астрономическую сумму я передавала им весточку от их двоюродной бабушки Барбаронки Маджонки или ещё кого. Сообщения я придумывала сама.

Да, мне намного больше нравились те, кто приходил просто поглазеть на меня, будто на фейерверк, и ахал и охал тогда, когда это надо было по сюжету. Они ждали от меня представления, получали желаемое, а потом оставляли в покое. Всё было ясно и просто. Раз плюнуть.

И Кролер был прав ещё кое в чём. Мне нравилось, что меня видят. Каждый раз, когда громкоговорители объявляли, что поезд-призрак заворачивает ко мне («А теперь, дамы и господа, звезда нашего шоу, призрак с харизмой, феноменальный дух с убийственной мощью, ПОЛТЕРГЕЙСТ!), меня трясло от возбуждения. А когда они уезжали, я ложилась на кровать, уставившись в потолок, и принималась снова и снова прокручивать в голове своё выступление, анализируя, что получилось, а что следовало бы улучшить.

Через пару недель моё отношение к Кролеру кардинально изменилось. Если раньше я считала его дьяволом во плоти, теперь он казался мне великодушным меценатом. В конце концов, до его появления я думала только о том, чего мне нельзя делать. Мой характер был проклятием – он доводил людей до слёз, а иногда заставлял промочить штаны.

Вообще-то с самого моего рождения и уж точно после моей смерти все, кого я знала, в чём-то меня ограничивали. «Нельзя кричать на свою младшую сестру, Френки. Нельзя поджигать городскую ратушу. Нельзя хмуриться на Тею Трабвелл, будто ты на дух её не переносишь, даже если это так. Нельзя бродить, где тебе вздумается, без сопровождения, даже если ты уже умерла». Моя так называемая дружба с Скенлоном тоже началась с запрета – он сказал, чего мне делать нельзя.

А Кролер был не таким. Его интересовали не ограничения и не то, что я не могу. Его интересовало только то, что я могу. Он разрешал мне злиться. В этом и заключался мой талант. Моё главное преимущество. Он видел во мне потенциал. И чем больше я злилась, тем больше он радовался. Он видел ШТОРМ ВНУТРИ МЕНЯ и призывал дать ему волю.

И это было приятно.

Даже леденящая душу органная музыка, игравшая весь день, каждый день, казалась теперь довольно бодрой и дружелюбной в своей очаровательной нестройности. Я иногда напевала её, когда она не играла. Скучала по ней, когда она умолкала. И чувствовала себя собой, только когда её снова включали. Это был мой саундтрек. Моя музыкальная тема. Она пробуждала меня к жизни.

Ещё через пару недель я перестала узнавать людей на фотографии в моей комнате. Я знала, что когда-то жила в другом месте, но прошлое ушло безвозвратно. В моём сердце не осталось ничего, совершенно ничего, кроме желания устроить ещё больший бедлам, когда в следующий раз поезд-призрак, громыхая, въедет в мою дверь. Я стала удивительным существом – полноценным, высококвалифицированным, первосортным полтергейстом, а для других желаний и стремлений просто не осталось места.

Я крушила. Я ломала.

Такой я была.

55 Сюрприз на день рождения

Скенлон появился в дверях моей комнаты.

– Френки, – сказал он измождённым, сдавленным голосом, – Кролер велел передать тебе, что сегодня утром ты уезжаешь.

– Уезжаю? – спросила я озадаченно.

Мне не понравилось это слово.

– Почему? Я сделала что-то не так?

– Нет, наоборот. Тебя не увольняют. Тебя наняли в другом месте.

Я уставилась на него безучастно.

– А?