Шторм войны

– Однажды его армия подойдет к вашему порогу. Солдаты Норты и Озерного края… – они плывут у меня перед глазами – цвета Высоких Домов, Озерные в ярко-синей форме. – Они явятся, полные гнева, заслонившись живым щитом из Красных солдат, которых вам придется убивать. Вы, возможно, победите, но многие погибнут. Не знаю, сколько. И на этом не закончится.

Красная женщина с черными волосами поднимает руку, прося внимания. Она смотрит не на меня, а на Фарли.

– Вы согласны, генерал? – спрашивает она и указывает на Тиберия. – Этот Серебряный король будет лучше, чем тот, который сидит сейчас на троне?

Фарли фыркает, едва ли не закатывает глаза.

– Мадам, меня мало интересует Тиберий Калор, – отвечает она.

Я невольно вздрагиваю и с шипением выдыхаю. «Ох, Фарли».

Но она еще не договорила.

– Поэтому вы вполне можете поверить мне, когда я скажу… да.

Депутат кивает, удовлетворенная таким ответом.

И не только она. Многие собравшиеся в зале, и Красные и Серебряные, перешептываются.

– Ну, ваше величество? – добавляет женщина, повернувшись к Тиберию.

Он ерзает. Анабель слегка касается его руки. Я повидала достаточно Серебряных женщин, чтобы понять, что сородичи сочли бы королеву Анабель слишком заботливой, слишком сентиментальной, слишком нежной по отношению к внуку.

Я сажусь, а он встает и выходит к собранию. Дэвидсон отступает и наконец занимает свое место. Тиберий в одиночку стоит перед депутатами. Он представляет собой величественное зрелище на фоне белого мрамора, гранита и зеленого стекла. Алый плащ кажется живым пламенем, мазком свежей крови.

Тиберий поднимает голову.

– Я провел почти год в изгнании, преданный родным братом. Но также меня предал и… – он медлит, с трудом выговаривая слова, – …и мой отец. Он воспитывал меня королем – таким же, как все короли до нас. Непреклонным, не желающим меняться, прикованным к прошлому, вынужденным вести бесконечную войну, обреченным жить по традиции.

Эванжелина впервые вздрагивает, и ее острые ногти впиваются в подлокотники кресла.

Законный король продолжает:

– Правда в том, что Норта раскололась надвое задолго до убийства моего отца. Серебряные господа – а внизу Красные. Я знал, что это неправильно, как знаем мы все в глубине души. Но у власти королей есть свои пределы. Я думал, что изменить основы жизни – исцелить недуги общества – невозможно. Я думал, что текущее положение вещей, сколько угодно несправедливое, лучше, чем риск повергнуть королевство в хаос.

Его голос полон решимости.

– Я ошибался. Многие мне это доказали. Вы в том числе, премьер, – говорит Тиберий, взглянув на Дэвидсона. – И вы все. Ваша страна, какой бы странной она ни казалась нам, доказывает, что можно установить новые правила. Добиться равновесия. Как король Норты я хочу понять то, чего не мог понять раньше. И сделать все возможное, чтобы сократить пропасть между Красными и Серебряными. Исцелить раны. Изменить то, что должно измениться.

Я и раньше слышала, как он произносил речи. Например, в Корвиуме. Он сказал примерно то же самое – поклялся изменить мир вместе с нами. Уничтожить разделение между Красными и Серебряными. Тогда слова Тиберия пробудили во мне гордость. Но теперь я знаю, чего стоят его слова и как далеко простираются обещания. Особенно когда на чаше весов лежит корона.

Но, в любом случае, я ахаю, когда он вдруг опускается на колено. Плащ расстилается вокруг – кровавое пятно на фоне мрамора.

Раздаются перешептывания, когда Тиберий склоняет голову.

– Я никого не прошу сражаться за меня. Только вместе со мной, – медленно произносит он.

Черноволосая женщина заговаривает первой, склонив голову набок.

– Мы уже знаем, что вы не из тех, кто посылает вместо себя других, ваше величество, – говорит она. – Это стало ясно вчера ночью. Моя дочь, капитан Вийя, сражалась вместе с вами на Ястребиной тропе.

Тиберий, все еще коленопреклоненный, не говорит ни слова. Он лишь кивает, и на его щеке подрагивает мускул.

В другом конце зала Радис подает знак Дэвидсону, слегка взмахнув рукой. И по галерее проносится легкий сквозняк. Он ткач ветра.

– Ставьте на голосование, премьер, – говорит Радис.

Дэвидсон исподлобья обозревает присутствующих. Интересно, чтó он читает на их лицах. После долгого молчания он выдыхает.

– Хорошо.

– Голосую за, – тут же решительно говорит Радис.

Тиберий, не поднимаясь, быстро моргает. Он удивлен.

Я тоже.

И мое удивление растет с каждым «да», произносимым десятками губ. Я считаю про себя. Тридцать. Тридцать пять. Сорок.

Есть и голоса «против» – поначалу их достаточно, чтобы вселить отчаяние, но несогласных быстро заглушают многочисленные «за», в которых мы так отчаянно нуждаемся.

Наконец Дэвидсон с улыбкой встает. Он пересекает зал и слегка касается плеча Тиберия, прося его встать.

– У вас будет армия.

12. Эванжелина

Пусть даже Монфор красив, я искренне радуюсь, что мы скоро уезжаем. Ведь я еду домой. В Разломы, к Птолемусу и Элейн. От радости я почти не замечаю, что приходится самой укладывать вещи.