Шторм войны

Она не ведет и бровью – и не отвечает. Лишь гневно смотрит на меня. Глаза у нее космически синие. Она поворачивается к иллюминатору и прислоняется лбом к стеклу, коротко выдохнув. Она не плачет. Не то что Бэрроу, которая вошла в самолет, икая, с красными глазами.

Генерал Фарли не тот человек, который будет демонстрировать горе. Тем не менее, боль исходит от нее приливной волной. Лицо Красной становится бесстрастным и пустым, на нем нет даже привычного отвращения, с которым она взирает на Серебряных, особенно на меня.

Я знаю, что у Фарли есть дочь, грудной ребенок.

«Только не здесь. Не на этом самолете».

Бэрроу следует за ней и садится рядом. Я вздыхаю. Мы прилетели сюда на двух самолетах – места хватило, чтобы отделить Красных от Серебряных, а также погрузить добычу из Корвиума. Жаль, что теперь мы не можем поступить так же, чтобы не приходилось тесниться по пути в Разломы.

– На этом самолете примерно шестьдесят мест, – буркаю я.

Мэра тоже бросает на меня сердитый взгляд – нечто среднее между гневом и душевной мукой.

– Пересядь, если хочешь, – отвечает она. – Но я сомневаюсь, что найдется место получше.

Она кивком указывает в сторону салона, занятого нашей разношерстной компанией.

Я откидываюсь на спинку плюшевого кресла, сдержав шумный вздох. Она права. Я не хочу провести несколько часов под маской светской любезности, пользуясь улыбкой, как щитом, обмениваясь сведениями и завуалированными угрозами с другими Серебряными. И у меня нет никакого желания закрывать глаза, сидя рядом с Красными, которые охотно перерезали бы мне горло. Как ни странно, Мэра Бэрроу – самая безопасная соседка. Наш договор защищает нас обеих.

Мэра ерзает и усаживается, почти прижавшись к генералу Фарли. Они молчат, не глядя друг на друга. Диана Фарли не сводит глаз с иллюминатора, словно пытается взглядом пробить стекло. Она как будто не замечает, что Мэра берет ее за руку.

Когда самолет оживает и моторы начинают реветь, она остается неподвижной. Фарли стискивает зубы, и мышцы у нее на щеках так и ходят.

Только когда мы взлетаем и окунаемся в облака, оставив горы позади, она наконец закрывает глаза.

Кажется, я слышу, как она шепчет: «До свиданья».

Я первой спускаюсь по трапу и глотаю свежий летний воздух Разломов. Пахнет землей, рекой, листьями, влажной сыростью с далекими нотками железа, которое лежит под землей. Солнце горячо и ярко в затянутом дымкой небе. В его лучах всё блестит. Холмы высятся вдали, зеленые и роскошные по сравнению плоской, горячей, черной взлетной полосой. Если приложить к ней ладонь, можно обжечься. Волны жара исходят от асфальта, заставляя мир вокруг зыбиться. А может быть, это я сама дрожу от нетерпения. Я стараюсь не бежать. Нужно вести себя подобающе. Мои отношения с Элейн Хейвен известны, и это не такая уж страшная тайна по сравнению с паутиной из сотен союзов и предательств, в которую превратилась наша жизнь.

Маленький, но постыдный секрет. Препятствие. Проблема. «В Норте. И в Разломах, – говорит внутренний голос. – Но так не везде».

Она не станет ждать здесь, на виду у людей. Это не в ее привычках. И все-таки сердце у меня колотится.

Птолемус не настолько сдержан. Он стоит на взлетной полосе, упрямо обливаясь потом в летней форме из серого льна, с немногими оставшимися знаками отличия. На запястье поблескивает единственный металлический предмет. Толстая железная цепочка – скорее, оружие, чем украшение. Предосторожность. Особенно в сочетании с десятком охранников в цветах Самосов. Среди них несколько наших кузенов, которых можно узнать по серебряным волосам и черным глазам. Остальные принесли клятву верности нашему Дому и отцовской короне, точно так же, как делали Стражи Мэйвена. Их цвета меня не интересуют. Это неважно.

– Эви, – говорит брат, раскрывая объятия.

Я отвечаю тем же, обхватывая его поперек тела и позволяя себе на секунду расслабиться. Птолемус цел и невредим, насколько я могу судить. Надежный. Настоящий. Живой.

И впредь я не стану принимать это как данность.

– Толли, – шепчу я в ответ, отстраняясь, чтобы взглянуть на брата.

Такое же облегчение мелькает в его грозовых глазах. Мы ненавидим расставаться. Это все равно что разлучить щит и меч.

– Прости, что оставила тебя.

«Нет. Ты говоришь так, как будто могла выбирать. Но права голоса тебе не давали». Мои пальцы сжимаются на предплечье брата. Отец отправил меня в Монфор не просто так, а с намеком. Этот намек был адресован мне самой. Он – мой король, глава моего Дома. Мой долг – повиноваться ему. Идти туда, куда он пожелает, делать, что он велит, выйти замуж за того, кого он выберет. Жить, как он хочет. И нет другого пути, кроме назначенного им.

– Не скучала по здешней суматохе? – спрашивает Толли, легонько отстранив меня. – Отец немного бесится, пытаясь составить нормальный двор. В доме толпа народу. И он никак не может выбрать себе трон.

– А мама? – осторожно спрашиваю я.

Несмотря на жару, Птолемус берет меня под руку и ведет к нашему транспорту. Остальные тянутся за нами, но я не обращаю на них внимания.