Шторм Z. У вас нет других нас

Некоторые умирали там, не дождавшись вывоза.

Вот это было самое обидное.

Четыре километра, обливаясь потом, с пересохшим ртом и немеющими руками тащить человека, чтобы он потом тихо ушёл, не дождавшись полноценной медицинской помощи.

Врач не мог один в лесу творить чудеса.

Он был на пределе своих сил.

Его должны были сменить ещё неделю назад, но не меняли. И он с утра до вечера возился с горой окровавленного, стонущего мяса. Помощь ему оказывали двое медиков, не имеющих никакого специального образования. Простые солдаты, их научили элементарным вещам типа перевязок и уколов, это они и делали.

Конечно, он пил.

Никогда не видел я его валящимся с ног, но и трезвым как стёклышко я тоже видел его нечасто.

Сейчас я понимаю, что нас загнали туда, в эту бригаду, как дармовое мясо, расходный материал: ноги и руки.

Никто не ждал, что мы выживем в этой яме сколько-нибудь длительный срок. То, что выжили, — это чудо, на которое расчета не было.

А мы по неопытности своей воспринимали всё это как должное. Война же. Передок. Так и должно всё быть.

Часами сидели там, когда снаряд падал то спереди нас, то сзади. Вопрос, когда он упадёт наконец в нашу яму, покрытую маскировочной сеткой, был вопрос времени.

Но мы это тоже воспринимали стоически, как должное. А как может быть по-другому? Служба такая.

Рядовые бойцы и младшие командиры относились к нам, зэкам, как к равным. У нас были братские отношения. Начальство же повыше рангом воспринимало нас как двуногий тягловый скот и своё отношение даже и не скрывало. Мы были для них что-то вроде хиви при пехотной дивизии вермахта. Расходник, требуемый для того, чтобы освободить для более важных дел своих штатных бойцов.

Кормили нас, впрочем, наравне со всеми.

Со снабжением там было совсем туго, но то, что доставлялось на передок, распределялось поровну.

Мы получали тот же сухпай, что и все, так же поровну делились сигареты и вода.

Отношение командования изменилось лишь тогда, когда рота, к которой мы были приписаны, понеся огромные потери, была наконец-то выведена в тыл.

Позиции с ямой были оставлены.

Ранним утром, в сумерках, вся рота снялась без шума и ушла на пункт эвакуации, где погрузилась в КамАЗы и уехала.

Нас в яме едва не забыли.

Наш непосредственный командир, 23 года отслуживший в ВСУ, а в 2014 году перешедший на русскую службу, велел нам находиться на месте и ждать особых указаний.

Больше мы его не видели. Встретились уже в тылу.

Из ямы нас выгнали совсем другие люди, уходившие в числе последних.

Хохлы, видимо, только сейчас спалили отход и начали крыть по нам из арты. Поэтому если первые уходили неспешным шагом, то мы уже просто бежали. Как белогвардейцы в Крыму прыгали на последний пароход, так и мы запрыгивали на ходу в отходящий КамАЗ…

От роты остались одни ошмётки, но именно из этих ошмётков должны были быть сформированы штурмовые группы для боёв за Работино.

Это был самый пик этих событий.

Я тогда впервые услышал название этого населённого пункта.

Сначала его упоминали вполголоса между собой в формате окопных слухов: «Сапоги в Работино». У морпехов флотская терминология, понятие «сапоги» у них зачастую просто переводится на противника.

Как они отличают свои «сапоги» от украинских, я не понял, но применительно к Работину гадать не приходилось.

Затем пришёл официальный приказ сформировать штурмовые группы и выдвигаться в Работино на выполнение боевых задач.

Вот здесь про нас и вспомнили.

Зэки одномоментно стали «вы такие же, как и мы, мы одно целое, мы — Н-ская бригада морской пехоты».

Про группу эвакуации все забыли, она утратила смысл своего существования и была расформирована.

Мы были распределены по взводам и отделениям и на какое-то время пополнили собой ряды морской пехоты Черноморского флота.

Над школой в Работино был поднят украинский флаг. Это стало символом и знаком его падения.

В этот же день наше командование предприняло последнюю отчаянную попытку отбить посёлок.

В Работино были отправлены все наличные силы, в том числе выжато всё из нашей потрёпанной роты.

В строй были поставлены все.

Единственное, что нам, зэкам, было предложено, — пойти добровольно. С оговоркой «пока».

«Пока добровольно».

Я не стал ждать, когда в меня тыкнут пальцем, и вызвался добровольцем в одну из групп.

Много позже, когда добровольцев кликнет мистер Грин, я отведу глаза. Но это будет позже, а тогда я вызвался один из первых. И тёплым августовским вечером я вместе с другими бойцами Н-ской бригады отправился срывать жовто-блакитный прапор с руин работинской школы.

XVII

Работино здесь произносят в двух формах: с ударением на середину и на конец. Последняя форма отсылает к Бородину и лично мне нравится больше.

Бои за этот населенный пункт должны обязательно остаться в военной истории, я думаю, они ещё ждут своих летописцев.