Штормовое предупреждение

– Доброе дело никогда не остаётся безнаказанным. Но я не знал, насколько он одержим страстью к наркотикам. А что там за история с «хамкой»?

Ни Муравская, на Пожарова не успели и рта раскрыть, как вставил своё Яковлев:

– Прошёл бы ты такое, что мне выпало, – не попрекал бы «одержимостью».

Пришлось ответить ему:

– Проходят многие, ломаются не все. А кокаин – это самоубийство. И не слишком медленное.

Муравская же ответила на мой вопрос:

– Это о домоправительнице. Она как раз пришла за деньгами – ну, я и пожаловалась. А она пообещала сейчас же заявить в милицию.

– Очень уж он ей «симпатичен», – добавила Пожарова.

На Яковлева тем временем накатила очередная фаза воздействия «адской смеси». Он плюхнулся на канапе и заскулил:

– Нет царя, нет родины, нет усадьбы… да и чести нет. Так что хоть медленно, хоть быстро… А с марафетом всё-таки приятнее.

– Вот погоди, – безжалостно пообещала Муравская, – в тюрьме тебя от марафета отучат.

– А я не дамся! – встрепенулся Евгений. – Буду отстреливаться!.. А последнюю пулю – себе!

– Ах, какие мы благородные – пока ломка не началась. – Тамара Павловна, похоже, подобные метаморфозы Яковлева наблюдала не раз.

(Ну что же, картина ясна. «Хамка», то есть домоправительница, непременно заявит в милицию – ещё бы, такой повод избавиться от негодяя, невесть как раздобывшего ордер. Пора улаживать ситуацию в наших интересах.)

– Вот что, Евгений. Вопрос не благородства, а элементарной порядочности. Пока есть только бытовые недоразумения – их, возможно, мне удастся уладить… смягчить. Но если в ход пойдёт оружие – плохо придётся всем. Невинным женщинам… и мне, кстати, – я же поручился за вас.

– Вот-вот, – подхватила Муравская. – Так что для начала верни мне пистолет.

– Нет. Это не вариант, – воспротивился я. – Браунинг нужно вообще унести из дома – обыска ведь не избежать, если есть заявление о краже. Надеюсь, в заявлении пистолет не фигурирует?

– Бог миловал, – спохватилась Муравская. – Само заявление я не видела, но точно помню, что ни звука ни о каком пистолете не сказала. Фамильные серёжки, ещё кой-какие вещички.

– Хоть на это куриного ума хватило! – косвенно подтвердил её слова Яковлев. – Лучше б ты вообще свой чёрный рот не раскрывала. Перед кем! Гадко подумать!

Эту «обличительную» фазу воздействия адской смеси следовало прекратить. И что важнее – отнять браунинг.

И я сказал, подхватив Яковлева под локоть и уводя в «его» комнату:

– Пойдём, Евгений Васильевич, поговорим, как офицеры.

Уговаривать Яковлева пришлось недолго. Действие наркотика слабело, и бравый Евгений уже начал внимать голосу рассудка. Браунинг оказался у меня.

Теперь следовало в горотделе милиции разработать план ночного обыска и ареста Яковлева и Муравской и при этом внимательно проследить за поведением Петровского и Пожаровой, если та окажется в квартире.

Ситуация складывалась благоприятно: всё произойдёт как бы не по моей инициативе. Даже как бы вопреки ей.

Мне полностью раскрываться перед милицией не следовало – хотя бы потому, что у Петровского там оставались друзья-приятели, так что могла произойти утечка информации. На первый план пришлось выдвинуть Гагика Мортиросова, а себе оставить роль «общественного защитника», раз уж таковые в новом нашем законодательстве предусмотрены.

План действий

В кабинете начальника Севастопольской городской милиции нам предстояла нормальная подготовка не слишком сложной разведывательной операции. Сложность заключалась разве что в том, что мне надо было добиться такого проведения всех мероприятий, чтобы у Пожаровой и Петровского (их следует оставить на свободе) не возникло впечатления тенденциозности. А также даже мысли о моей связи с милиционерами и чекистами.

А ещё в том была сложность, что представить меня «нашим товарищем из Центра», Гагик Мортиросов – его хорошо знали, – мог только начальнику милиции и комиссару. Для тех же, кто будет работать по квартире непосредственно, я должен оставаться досадной, но неизбежной, увы, помехой.

Комиссар Щегольков, цыганистый типичный «братишка», ещё довольно молодой, только смоляными кудрями тряхнул – мол, уж эти мне ваши чекистские игры, – и поинтересовался:

– А протоколы как подписывать будешь?

– Как общественный защитник.

– Экая невидаль, – честно признал Щегольков. – Ладно, предупрежу наших. А то ещё, неровён час…

Что и как может получиться, Гагик понял сразу и сказал:

– Никакого особенного переполоха не поднимаем. Рутинная проверка, по бытовому заявлению о краже, и только.

– А спросят – почему ночью? – поинтересовался Бойченко, начгормил, жилистый мужик лет сорока. Из рабочих, наверное – уж больно руки характерные.

– Да кто спросит? – даже подскочил Щегольков. – В штаны со страху наваляют и не пикнут.

– Понятые, например, – невинно сообщил я.

– Что, ещё и понятые? На бытовуху? – Щегольков казался искренне удивлённым. – Ты что выдумал?

Пришлось кивнуть Мортиросову – объясни ещё раз, мол.

И Гагик сказал, для убедительности даже воздев перст: