Штормовое предупреждение

Она тоже узнала его по голосу. Но это был и его и не его голос: сейчас он звучал мягко и весело.

Таня осторожно обернулась и увидела в полуоткрытой двери высокого и стройного капитан-лейтенанта. У него было сухощавое, с правильными чертами лицо: прямой — «римский» — нос, красиво очерченные губы, густые темные брови и поразительно чистые светло-голубые глаза. Они смотрели на Таню с недоверчивым удивлением.

— Так это вы и есть? — Он шире распахнул дверь. — Здравствуйте. Вот не ожидал…

Наверное, он тоже представлял ее другой.

— А вы — Гвоздев, — уверенно сказала Таня.

— Точно! — Он все еще рассматривал ее удивленно, но в этом удивлении уже не было недоверия, а проскальзывало что-то радостное. Потом он серьезно сказал: — Вот что, Минуточка. Вы когда сменитесь? В шестнадцать? Тогда мы сегодня пойдем в кино. Решено?

— Хорошо, — согласилась Таня неожиданно для самой себя. Потом вдруг опомнилась, хотела что-то сказать, но Гвоздев уже ушел. И это ее почему-то особенно обидело.

«Сколько в нем самодовольства! — думала Таня. — Ведь он, собственно, и моего согласия спросил только ради формальности. Он, видимо, уверен в своей неотразимости. А я, дурочка, согласилась. Ну уж дудки! В кино я с ним не пойду!»

Но она пошла. Гвоздев встретил ее у штаба. Стоял у крыльца и нетерпеливо постукивал по колену свернутой в трубочку газетой. Должно быть, ему было неловко стоять вот так, на виду у всего штаба.

Таня тоже испытывала большую неловкость. Она вот уже четыре месяца работала в бригаде, но еще ни разу ни с кем из мужчин никуда не ходила, хотя от всевозможных приглашений едва успевала отбиваться. За ней в бригаде прочно утвердилась репутация недотроги, и многие из ее поклонников теперь настойчиво атаковали Настю Шершневу— девушку некрасивую, но зато менее строгую.

А может быть, Тане неловко было еще и оттого, что она и сама не знала, почему идет с Гвоздевым. Ей и хотелось и не хотелось идти. Наверное, в нем было что-то такое, что заставляло просто повиноваться ему.

Гвоздев был тщательно выбрит. Воротничок рубашки девственно чист. Вряд ли Гвоздев успел съездить на свой корабль. Скорее всего, он одолжил воротничок у кого-то из своих приятелей. Воротничок был великоват и оттого морщился, то и дело выскальзывал из-под лацкана тужурки, и Гвоздев сердито запихивал ее обратно. «А ведь это он, наверное, для меня сделал!» — самодовольно отметила про себя Таня. И ее ужасно умилял этот непокорный воротничок.

Смотрели «Карнавальную ночь». Гвоздев смеялся звонко и заразительно. До отказа набитый людьми дощатый сарай, наспех приспособленный под зрительный зал, содрогался от взрывов хохота.

А Таня потихоньку плакала. Она вспомнила Москву, выпускной бал, веселую толкотню станций метрополитена, и ей стало жаль себя. Зачем она приехала в этот суровый заполярный край? Ведь все равно она не стала строителем. Не стала потому, что бригадир сразу же сказал ей: «Не сдюжишь ты, девушка. Здоровье твое, видать, хрупкое и еще больше его надрывать никакого резону нет. Найдем тебе что-нибудь полегче». И ее послали на курсы телефонисток, а потом сюда, в эту еще необжитую бухту, которая почему-то называется «губой». Все это ей казалось сейчас нелепым и жестоким. Телефонисткой она могла бы работать и в Москве.

Гвоздев вдруг спросил:

— Что с вами?

— Ничего. Просто так.

Он близко нагнулся к ней и, положив ей на плечо руку, сказал:

— Не надо.

Больше он не смеялся.

Когда зажгли свет, Таня сказала:

— Вот видите, я вам только настроение испортила.

Гвоздев хотел что-то ответить, но в это время к ним подошел Савин. Он приветливо кивнул Тане, пожал руку Гвоздеву и спросил:

— Как это вам, Танечка, удалось затралить этого отшельника? И у тебя, Борис, губа не дура.

— Послушай, — угрожающе произнес Гвоздев. — Тебе лучше помолчать.

— Смотрите-ка, он и сейчас разыгрывает святую невинность! — Савин рассмеялся.

— Идемте отсюда. — Гвоздев тронул Таню за локоть.

Они долго шли молча. Гвоздев сердито чиркал спичками. Они ломались. Наконец он прикурил и сказал:

— Извините, что так получилось. А на Савина не обращайте внимания. Он даже не понял своей бестактности.

— А вы никогда не бываете грубым? — спросила Таня.

— Вы это замечали?

— Да.

Гвоздев внимательно посмотрел на нее. Потом признался:

— Трудно мне, Минуточка. Можно мне вас так звать?

Таня кивнула.

— Так вот, бывает очень трудно. Командир-то я еще молодой. Ну и… Вы понимаете? Я сам себя иногда ловлю на этом. А заменить эту грубость чем-то другим пока еще не умею. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.

Таня ждала, что он расскажет ей еще что-нибудь, но Гвоздев опять замолчал. Тогда она спросила:

— Вы давно знаете Савина?

— Мы с ним вместе учились. А что?

— Я просто так спросила.

Она умолчала о том, что Савин настойчиво преследует ее. Но Гвоздев, кажется, догадывался. Он сказал:

— В сущности, Савин неплохой парень. То, что его списали на берег, еще ничего не значит. В этом, может быть, и не его вина.