Штормовое предупреждение

Свен Андерсен осторожно снимает пластик и кивает Брудалю: мол, прошу вас.

— Что скажете? — спрашивает он, когда Брудаль, быстро глянув на голову, повернул левую ногу Стууба и осмотрел параллельные царапины, тянущиеся от верхней части пятки к своду стопы.

Брудаль кивком показывает, что Андерсен может накрыть тело, снимает защитные перчатки.

— Не знаю, какие у вас тут прогулочные привычки, но, на мой взгляд, подобные отметины могут означать только одно. Разумеется, до вскрытия и осмотра места происшествия полной уверенности быть не может, но я готов держать пари на пару бокалов пильзенского, что вы правы. Его волокли.

— Иными словами, убийство. — Карен трет ладонью лоб. — Возможно, непредумышленное.

И впервые после звонка Смееда, избавившего ее от необходимости продолжать празднование Рождества, она чувствует знакомую тревогу: как пойдет расследование? Вчера по телефону начальник обещал организовать подкрепление, но пока не слышно, чтобы ему сопутствовала удача.

— Ладно, тогда успеха, Эйкен, — слышит она голос Брудаля, в котором сквозит что-то вроде злорадства. — Тебе явно придется застрять в этой глухомани.

9

Магистральное шоссе № 12 наискось прорезает Ноорё, от Люсвика через Скребю и дальше на север, до Гудхейма. Слева от дороги высится горная цепь Скальвет, защита от атлантических ветров, по другую сторону, к востоку, ландшафт все больше понижается, но вдали маячит еще один горный хребет. Не такой высокий, как Скальвет, но вполне надежно защищающий поселки, с виду беспорядочно рассыпанные в центральных районах острова.

Кнут Брудаль остался в Люсвике, Карен же сейчас следует за черным “вольво” Турстейна Бюле. Чуть севернее от съезда на Скребю они сворачивают с магистрали на асфальтированную, но давно требующую ремонта дорогу. Стараясь не отставать от Бюле, Карен все-таки успевает прочитать надпись на покосившемся указателе:

РАЗРЕЗ КАРБЮ, ЧАСТНАЯ ДОРОГА.

Она не впервые видела этот указатель, в детстве много раз проезжала мимо и думала, что в названии чувствуется что-то роковое. Что-то запретное и заманчивое. Слышала, как кузены хвастались, что ходили туда купаться, хоть это и запрещено. И вполне возможно, ребята не врали. Общественная жизнь Финна, Эйнара и Одда сводилась главным образом к тому, что они подбивали самих себя и своих приятелей на поступки один глупее другого. Чем опаснее, тем лучше. С них вполне станется побиться об заклад, кто рискнет прыгнуть в ядовитую ледяную воду карьера. И все долгие летние каникулы они изо всех сил воспитывали ее. Может, их подзадоривало ее изумленное восхищение, а может, за неимением родных сестер они видели в ней этакого забавного домашнего зверька, вот и учили ее метко стрелять из рогатки по ржавым консервным банкам, резать кур, отвлекать торговца табаком в Весле, пока Финн нырял за прилавок и крал сигареты. Учили ее курить, лизать языком коровий сосок и при этом не блевать, а еще стоять на стреме, пока они уводили соседского барана. Учили драться и принимать трепку без нытья. А она любила своих братьев больше жизни.

И возможно, потому, что Финн был на шесть лет старше ее, Эйнар — на четыре, а Одд — на три, или потому, что она родилась на юге, или потому, что была девочкой, или просто потому, что в их бесшабашных мальчишечьих мозгах все же существовал какой-то предел, они никогда не брали ее с собой в Карбю купаться.

* * *

Турстейн Бюле сворачивает на разворотную площадку, останавливает машину возле сломанного забора из колючей проволоки и щита с надписью:

МУСОР БРОСАТЬ ВОСПРЕЩЕНО.

Карен паркуется прямо за ним, глядя на горы хлама за искореженным забором. Обломки досок с ржавыми гвоздями, куски гипсолитовых перегородок, размокшие картонные ящики, две старые детские коляски, пустые банки из-под краски, грязные пластиковые бидоны, сломанный велосипед, груда битой черепицы.

— Так здесь наверняка с тех пор, как вывоз мусора сделали платным, — говорит она, открыв дверцу и подойдя к Бюле.

Тот кивает:

— Провинциальные власти каждый год принимают решение о расчистке, но через несколько месяцев все опять выглядит по-старому. Мы иной раз заезжаем сюда, но поймать за руку удалось считаные единицы. Отсюда придется на своих двоих, — добавляет он, кивая на крутую гравийную дорогу за разворотной площадкой. — Можно бы еще немного проехать, но техники осерчают. Дальше там такая чащоба, лучше не соваться.

— Как скажете, — за неимением лучшего говорит Карен.

Сразу за разворотной площадкой дорога на удивление широкая, но идет круто вниз, а асфальт, возле площадки местами просевший, местами растрескавшийся, здесь представляет собой уже разрозненные островки, меж которыми хлюпает мокрый снег. Карен стискивает зубы, каждый второй шаг отдается болью.

— По этой дороге вагонетки с углем из карьера везли на площадку, а там перегружали, — громко поясняет Турстейн, шагая широким шагом. И немного погодя добавляет: — Значит, родня у вас на острове.

Секунду Карен медлит.

— Да, только я уже несколько лет с ними не видалась.