Карен улыбается. Толика настороженности, какую она испытывала при встрече с этим священнослужителем, ушла, когда он снял “мельничный жернов” и черный сюртук. Вдобавок уже почти час дня, и она вправду проголодалась.
— Ладно, тут я не могу отказаться. Обожаю рябину.
Эрлинг Арве ставит кастрюльку на плиту и открывает один из шкафчиков над мойкой.
— О чем, собственно, вы хотели поговорить? — спрашивает он, доставая две тарелки.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете, — спокойно отвечает она. — О Фредрике, а прежде всего о том, что, по вашему мнению, могло бы объяснить, почему его убили. И все, что вам известно о его внуке.
Арве ставит на стол тарелки и стаканы. Медленно, словно желая выиграть время, достает приборы и бумажные салфетки.
— Вы знаете, что я не вправе разглашать тайну?
— Я прошу рассказать только ваши личные впечатления. А вовсе не секреты, которые вы узнали на исповеди. Хотя охотно послушала бы и их, — с улыбкой добавляет она.
Эрлинг Арве снова отходит к плите. Спиной к ней помешивает в кастрюльке, и ее опять охватывает ощущение, что он пытается выиграть время.
— Начните с Фредрика, — говорит она. — И коль скоро он делал вам какие-то доверительные признания, теперь вы уже не обязаны хранить молчание.
— Да нет, дело не в том. В этом смысле смерть ничего не меняет. Впрочем, — он оборачивается к ней лицом, — Фредрик не из тех, кто мне доверялся. В отличие от своей сестры он был в церкви нечастым гостем. Я даже не уверен, что он вообще веровал в Бога. Но полагаю, это связано с его профессиональной ролью.
— Вы имеете в виду, как преподавателя? Но ведь очень многие преподаватели весьма религиозны. По крайней мере, так мне запомнилось со школьных времен.
К сожалению, думает она и как наяву видит своего гимназического классного руководителя.
Арве смеется.
— Однако ж Фредрик Стууб не какой-то там учитель младших классов. Он преподавал биологию в Равенбюском университете, а сей предмет не очень-то согласуется с рассказом о Творении.
Карен не отвечает, только улыбается.
Эрлинг Арве кладет на стол подставку, ставит на нее кастрюльку, от которой веет приятным ароматом.
— Пожалуйста, угощайтесь, — говорит он.
Некоторое время они молча жуют, и Карен дивится множеству нецерковных умений священника. Охотится на оленей, собирает грибы, да еще и варенье варит, думает она.
— Хотя что до Фредрика, — продолжает Арве немного погодя, утирая рот, — мне кажется, в последние годы его занимала не биология. Он очень интересовался историей Ноорё.
Карен внимательно смотрит на него, продолжая жевать.
— К сожалению, наши пути и в этом плане не пересекались. Фредрика интересовало не экуменическое наследие, а скорее памятники языческого прошлого. По словам Гертруд, он живо интересовался древними руническими камнями и много времени проводил наверху, возле гудхеймских мегалитов. Чрезвычайно безбожное дело, как считает Гертруд.
Карен вспоминает кое-что из сказанного Бюле.
— Да, я слышала, там орудовали вандалы, — говорит она. — Кто-то сверлил дыры в древних камнях.
Арве кивает.
— Понятно, Фредрик был не просто возмущен. Вообще-то у нас всегда хватало проблем с молодежными шайками, которые собираются на Гудхейме и камни, случалось, марали краской или пытались своротить, но это куда серьезнее.
— Давно это произошло?
— Собственно, дыры обнаружил сам Фредрик, накануне сочельника, но давно ли они проделаны, понятно, никто не знает. По-моему, максимум на несколько дней раньше.
— Почему вы так думаете?
— Конечно, поклонников “Нью эйдж” тут полно в первую очередь летом, но кое-кто из них приезжает сюда и на зимнее солнцестояние, так что они бы нашли дыры, если бы те уже были.
— Ведомству по культурному наследию сообщили?
— Думаю, да, но полной уверенности у меня, понятно, нет. Фредрик заявил в полицию, а что было потом, вам известно лучше, чем мне.
Да ничего не было, мрачно думает Карен, вспоминая небрежное замечание Бюле насчет мальчишечьих проказ и вандализма. Очевидно, местная полиция особо не старалась разобраться в этой истории. Ладно, лучше сменить тему.
— А что вы можете сказать о Габриеле? Я знаю, что он работает у Гротов, что он наследник Фредрика и живет в современном особняке посреди ячменного поля. И что он разводится, — добавляет она.
— Как священник я у Габриеля доверия не удостоился, но в городе говорят, история весьма неприглядная. По словам соседей, сплошные ссоры да скандалы, в конце концов жена его забрала детей и уехала к родителям в Турсвик, и Габриель остался в доме один. Видимо, кто-то из них должен выкупить свою долю, а вдобавок они судятся из-за детей.
— А что еще вы можете рассказать о Габриеле? Есть у него… какие-нибудь другие интересы? — спрашивает Карен, подчищая тарелку. — Господи, сущее объедение!
— Непременно передам, — улыбается Арве. — Интересы? Полагаю, вы имеете в виду байкерскую шайку?
— Я ничего не имею в виду, только слушаю. Что вам известно?