Штормовое предупреждение (СИ)

Её измученный болезнями организм, вопреки прогнозам врачей, всегда оставался на удивление сильным и упорным и вытягивал её из очередного приступа чего бы то ни было буквально за пару дней, возвращая способность двигаться, разговаривать и даже относительно неплохо функционировать. Здесь же, на смятой влажной постели, пахнущей мускусом и луговыми травами, судя по исправно работающим биологическим часам, она провела уже не меньше семидесяти часов. Никакие транквилизаторы не держали бы её в плену иллюзии так долго. Ни один здравомыслящий доктор не стал бы подвергать организм пациента такому риску.

И ошарашенная Варвара дико вскинулась, отчаянно отбиваясь от рук напуганной целительницы, истошно заорала, хотя на деле с губ сорвался лишь жалкий хрип, метнулась с кровати прочь, запутавшись нескладными ногами в простыне, и рухнула, больно приложившись головой о деревянный столик со снадобьями.

Кто-то закричал над ухом — болезненные импульсы прошили насквозь черепную коробку, а судорога сдавила горло — и Варвара позволила себе позорно грохнуться в спасительный обморок, повиснув на чьих-то руках.

В лихорадочном беспамятстве она плутала по бесконечному лабиринту цветущих вишнёвых деревьев и никак не могла найти выход наружу, а обвязанные белоснежными лентами ветви смыкались за её спиной непроходимой чащей.

Очнувшись, наконец, полноценно, судя по ощущениям, глубокой ночью, Варвара потёрла налитые свинцом веки, позволяя воспалённым глазам привыкнуть к полумраку в помещении, и различила у постели сгорбленную фигуру в фиолетовых одеждах. Держа на весу её маленькую ладошку и уткнувшись лбом в запястье, женщина дышала хрипло и едва слышно, и Варвара с удивлением осознала — гостья спала. Бледная практически до синевы, с растрёпанной косой и в одном нижнем платье, она периодически вздрагивала и поводила плечами во сне, словно пытаясь сбросить наземь неподъемный груз, удавкой обвивший тонкую шею. Варвара вдруг захотела притронуться к матушке кончиками пальцев — на мгновение испытала порыв иррациональной жалости к знакомой незнакомке, но в следующую секунду поспешно отдёрнула руку, будто обожглась о пылающие угли. Неужели она действительно едва не позволила себе испытать глубокое сочувствие к посетительнице? Если эта женщина так переживала за родного сына, почему не обратила внимания на его подавленное состояние раньше? Почему некоторые воспоминания этого тела о ней были наполнены жгучей обидой и непроходимой тоской? Да, смешанной с безусловной любовью чада к родителю, но всё же печалью — колкой и разъедающей, как серная кислота.

Сейчас безутешная матушка молила мироздание о втором шансе для своего ребёнка, не подозревая, что ей не о ком больше молиться. Что нет больше любящего заботливого сына, преданного беззаветно, с восхищённым блеском в светлых глазах провожающего взглядом величественную фигуру в лиловом. Теперь есть только Варвара — уставшая и озлобленная на весь мир. И на эту женщину. И на это место — чужое и незнакомое.

Очень жаль, подумала Варвара, равнодушно глядя в расширившиеся от облегчения, радостного неверия и шока фиалковые глаза напротив.

— А-Чэн!

Мне правда очень жаль, матушка.

* * *

На утро её разбудили подозрительные шорохи, неловкое копошение, которое нежданный посетитель, впрочем, честно пытался скрыть, и тщательно подавляемые всхлипы.

Варвара недовольно поморщилась, разлепила мокрые ресницы и отметила про себя, что уже довольно поздно — широкие и тёплые солнечные лучи извилистыми лентами пробивались сквозь полуприкрытые ставни и весело скользили по смутным очертаниям предметов в комнате. Она ненавидела ясную погоду всем сердцем, предпочитая бесконечные калейдоскопы ливней и затянутое лохматыми свинцовыми тучами небо, но выбирать пока что не приходилось.

Надрывный плач повторился совсем рядом, и Варвара слегка приподнялась на локте — мягкая лиловая ткань, воспользовавшись шансом, коварно спала с покатого плеча и неудобно стянула кожу.

— Эй, — на пробу позвала она, осторожно оглянувшись по сторонам, — кто тут?

— Цзян Чэн!

Боги, зачем так громко кричать?

Ребёнок, по виду чуть старше этого тела, таращился на неё с пола огромными и полными непролитых слёз серыми глазищами. Его нос покраснел неровными пятнами и распух, словно мальчишка бесконечно тёр лицо рукавом тёмной холщовой рубахи, а пухлые губы мелко подрагивали, без зазрения совести выдавая состояние своего хозяина.

Цзян Чэн, стало быть, её новое имя.

Варвара чудом не застонала в голос, вспомнив так и не дочитанную новеллу, — шутка мироздания оказалась совсем не смешной. Надо сказать, пугающей. И совершенно нелепой в своей абсурдности.

Варвара, замерев истуканом, тупо пялилась в одну точку добрых несколько минут, но маленький гость всё не унимался — прозрачные капли, уставшие держаться на по-девичьи длинных ресницах, бурным потоком покатились по впалым щекам, а сбивчивый шёпот превратился в полноценные истерические рыдания.

Она нервно выдохнула и нарочито медленно развернулась к источнику звука.

Так вот ты какой, Вэй Усянь.