Штормовой день

– Скажи ему, что и я очень скоро к нему зайду.

Джосс улыбнулся.

– Мы будем ждать тебя, – заверил он меня.

Молли, бледную, заплаканную, я застала все за тем же нарядным туалетным столиком. (В этом была вся Молли: даже самая жестокая скорбь не могла бы заставить ее броситься на постель. Ведь так можно смять покрывало!) Когда я вошла, Молли подняла голову, лицо ее трижды отразилось в створках трюмо, и мне впервые показалось, что выглядит она на свой возраст.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

Она потупилась, комкая в руке мокрый платок. Я подошла к ней.

– Петтифер мне рассказал. Мне так жаль.

– Это все ужасно несправедливо. Гренвил всегда недолюбливал Элиота, безумно на него раздражался, и вот теперь мы, конечно, поняли почему. Он всегда пытался руководить Элиотом, встать между Элиотом и мной. Что бы я ни делала для сына, все было не так.

Опустившись перед ней на колени, я обхватила ее руками.

– Я искренне верю, что он делал это из самых добрых побуждений. Попытайтесь и вы в это поверить.

– Я даже не знаю, куда он поехал. Он не сказал мне. И не попрощался.

Я поняла, что взволновали ее не столько открытия этого вечера относительно Джосса, сколько внезапный отъезд Элиота. И это хорошо. По поводу Элиота я могу ее чем-то утешить, а вот что касается Джосса – тут уж ничего не поделаешь.

– Думаю, – сказала я, – что Элиот отправился в Бирмингем.

Она с ужасом взглянула на меня:

– В Бирмингем?

– Там один человек предлагал ему работу. Элиот поделился со мной. Что-то связанное с подержанными машинами. Элиот, по-видимому, считает предложение интересным.

– Но я не могу переселиться в Бирмингем!

– О Молли, вы и не должны! Элиот вполне способен жить отдельно. Отпустите его. Дайте ему шанс что-то предпринять в жизни самому.

– Но мы никогда не расставались!

– Вот, может быть, как раз и наступила пора вам пожить отдельно. У вас есть дом в Хай-Кроссе, ваш сад, друзья…

– Я не могу оставить Боскарву. Оставить Андреа. Оставить Гренвила.

– Нет, можете! И мне кажется, Андреа стоит вернуться в Лондон, к родителям. Вы сделали для нее все, что могли, но здесь ей было плохо. Все и произошло, потому что она здесь чувствовала себя одинокой и несчастной. А что до Гренвила, то с ним останусь я.

Я спустилась наконец вниз, прихватив с собой поднос. Я внесла поднос в кухню, поставила на стол. Сидевший за столом Петтифер поднял на меня взгляд из-за вечерней газеты.

– Как она? – спросил он.

– Сейчас ничего. Она согласилась с тем, что Андреа лучше уехать домой, вернуться в Лондон. А ей самой отправиться в Хай-Кросс.

– Она всегда к этому стремилась. Ну а вы куда?

– Я остаюсь здесь. Если вы не против.

На лице Петтифера промелькнуло выражение сдержанного удовлетворения – выразить радость яснее он не умел. Да мне и не надо было от него никаких слов. Мы поняли друг друга.

Петтифер перевернул газетный лист.

– Они в гостиной, – сказал он. – Ждут вас.

И он углубился в отчет о скачках.

Войдя в гостиную, я увидела их на фоне двух портретов Софии в белом платье – Джосса, стоявшего у камина, и Гренвила в его глубоком кресле. Оба они вскинули на меня глаза – длинноногий молодой человек, черноглазый и раскосый, и старик, от усталости не сумевший подняться мне навстречу. И я направилась к ним, двум моим самым дорогим на свете людям.