Штормовой день

– Да. Думаю, могла. Там, внизу, на нижней площадке, стоит ящик с фарфором. Она могла наткнуться на него. А почему ты спрашиваешь?

Я рассказала. Когда я кончила свой рассказ, он издал свист – протяжный и недоверчивый. Но он и рассердился тоже:

– Вот сучка! Думаю, она нимфоманка. А ты как считаешь?

– По-моему, это не подлежит сомнению.

– Она все толковала о каком-то парне по имени Данус, вдавалась во всякие мерзости, интимные детали. И еще имела наглость рассказывать всем и каждому, кричать на всех углах, что я пригласил ее в кино. Да я с ней на помойку постеснялся бы сходить! А как, кстати, она сейчас?

– Ее уложили в постель. Молли вызвала доктора.

– Если он не даром получил свой диплом, то определит у нее самоиндуцированную истерию и отправит ее назад в Лондон. Чтобы не путалась у всех под ногами.

– Бедная Андреа! Она так несчастна!

Как будто повинуясь неодолимому порыву, он протянул руку и дотронулся до моих волос. Я повернулась к нему и поцеловала тыльную сторону его руки, ободранные костяшки пальцев.

Он спросил:

– Ты ведь не поверила ей, правда?

– По-настоящему – нет.

– А другие поверили?

– Молли и Элиот поверили. Элиот хотел вызвать полицию, но Гренвил не разрешил.

– Это интересно.

– Почему?

– А кто привез домой Андреа?

– Я думала, что сказала тебе. Морис Тетком… Знаешь, тот парень, что работает у Элиота.

– Морис? Но это же… – Он осекся и опять повторил: – Морис Тетком…

– Что в этом такого?

– О Ребекка, давай-ка соберись и пораскинь мозгами! Кто, по-твоему, так избил меня?

– Неужели Морис? – Я отказывалась верить.

– Он и еще трое его дружков. Я пошел в «Якорь» выпить кружку пива и съесть кусок пирога на ужин, а когда возвращался, они накинулись на меня.

– И ты узнал Мориса?

– Кто же еще это мог быть? Он давно затаил на меня злобу, еще с тех пор, как мы повздорили и драка кончилась тем, что я спихнул его в канаву. Я думал, что сегодняшний вечер – это лишь продолжение нашей старой вражды. Но выходит, что это не так.

Я невольно произнесла:

– Элиот… – и тут же замолчала, но было поздно.

– Что – Элиот? – негромко спросил Джосс.

– Я не хочу говорить об Элиоте.

– Это он велел Морису выследить меня?

– Не знаю.

– Видишь ли, он вполне способен на такое. Меня он ненавидит до глубины души. Все сходится.

– Я… я думаю, что он ревнует тебя. Ему не нравится твоя близость с Гренвилом. Не нравится, что Гренвил так тебя любит. И… – Я опустила глаза, повертела стакан в пальцах, внезапно занервничав. – Есть и еще кое-что.

– Судя по выражению твоего лица, ты, наверное, хочешь признаться в убийстве. Так что же это?

– Бюро… Бюро, которое стоит внизу, у тебя в мастерской. Утром я его увидела, когда ты говорил по телефону.

– А я все думал, что это ты вдруг выбежала на дождь как ненормальная. Ну и что это бюро?

– Бюро и чиппендейловское кресло. Они из Боскарвы.

– Да. Знаю.

Его невозмутимость поразила меня.

– Ты не взял их, Джосс, ведь правда?

– Не взял? Нет, не взял. Я их купил.

– У кого?

– У владельца антикварного магазина за Фоберном. Месяц назад я был там на распродаже и на обратном пути заглянул к нему повидаться, и в его магазине стояли это кресло и бюро. Я уже успел к тому времени изучить всю мебель Гренвила и понял, что это мебель из Боскарвы.

– Но кто же их взял?

– Мне жаль наносить удар по вашему невинному простодушию, но это сделал ваш кузен Элиот.

– Но Элиот не знал, где эта мебель.

– Знал, и отлично, вне всякого сомнения. Мебель эта, помнится, была в одном из чердачных помещений, и он, наверное, решил, что ее не хватятся.

– Но почему?..

– Это похоже на игру в вопросы и ответы. Потому что Элиот, девочка моя дорогая и любимая, по уши в долгах. На гараж этот первоначально деньги дал Эрнест Пэдлоу, на него ушла уйма денег, и уже год как гараж последовательно прогорает. Один Господь знает, чем помогли бы Элиоту пятьдесят фунтов – капля в море, как решил бы всякий, но, может быть, он нуждался в наличности, чтобы заплатить по счету или поставить на лошадь на скачках, или еще зачем-нибудь… Не знаю. Между нами говоря, я не думаю, что он должен заниматься собственным бизнесом. Ему больше подходит работать под чьим-то началом и получать регулярное жалованье. Возможно, в какой-нибудь вечерок, сидя с ним в Боскарве за стаканчиком, ты попробуешь убедить его в этом.

– Сарказм тебе не к лицу.

– Знаю. Но Элиот раздражает меня. И всегда раздражал.

Я смутно почувствовала необходимость заступиться за Элиота, как-то оправдать его.

– Вообще-то, он думает, что Боскарва и все, что находится в ней, уже как бы его. Может быть, он не считал это кражей.

– Когда они там поняли, что вещи пропали?

– На днях. Видишь ли, бюро это принадлежало моей маме. Теперь оно мое. Потому-то мы и принялись его искать.

– К несчастью для Элиота.

– Да.

– Наверное, Элиот заявил, что это я взял мебель.

– Да, – понуро призналась я.

– И что сказал Гренвил?

– Сказал, что ты в жизни не мог бы этого сделать.

– И произошла очередная крупная ссора.

– Да.

Джосс глубоко вздохнул. Мы помолчали. Огонь в камине угасал, и в комнате опять стало холодно. Я встала, чтобы подбросить в камин еще одно полено, но Джосс остановил меня.