Штормовой день

Заинтригованная, я обратила взгляд на человека, которому, судя по всему, принадлежало это восхитительное животное, и нашла его почти столь же занятным, как и его собака. Он сидел, опершись локтем о стол и уронив подбородок на сжатую в кулак руку, и профиль его был ясно и четко обращен ко мне, словно он специально его мне демонстрировал. Голова его была хорошей формы, а густые волосы имели тот черно-бурый эффект, который нередко отличает рано поседевшие шевелюры. Единственный видимый мне в профиль глаз был глубоко посажен и окружен тенью, крупный орлиный нос, приятный рот, подбородок, свидетельствующий о сильном характере. По длине его запястья, выступавшего из манжеты клетчатой рубашки, по рукаву серого твидового пиджака и по тому, как скрещивал он ноги под столиком, я догадалась, что он высокого роста, может быть, выше шести футов.

В то время как я разглядывала его, он внезапно рассмеялся какой-то реплике приятеля, что заставило меня переключить внимание с него на его собеседника и крайне удивиться, как мало они подходили друг другу. Если один был строен и элегантен, то второй был толстым коротышкой, краснолицым, в тесном темно-синем блейзере и рубашке с таким тугим воротничком, что казалось, тот его душит. В пабе было вовсе не жарко, но раскрасневшееся лицо толстяка блестело от пота. Что до его прически, то я заметила в ней следы некой обдуманности и изощренности — длинная набриолиненная прядь была взбита и начесана на то, что иначе выглядело бы сплошной лысиной.

Хозяин собаки не курил, толстяк же внезапно вдавил свою сигарету в и без того переполненную окурками пепельницу, словно подчеркивая этим какой-то свой довод в разговоре, и, почти без промедления потянувшись в карман за серебряным портсигаром, достал из него новую сигарету.

Однако хозяин собаки решил, что пора идти; он оторвал от руки подбородок, одернув манжету, взглянул на часы и прикончил свой стакан. Толстяк, видимо, подлаживаясь под приятеля, торопливо зажег сигарету и залпом выдул свое виски. Оба начали подниматься, с ужасающим скрежетом отодвигая стулья. Собака вскочила, возбужденно крутя хвостом.

Стоя, эти мужчины, один высокий и стройный, второй маленький и толстый, выглядели еще менее под стать друг другу: тонкий потянулся к дождевику, висевшему на спинке стула, и, накинув его себе на плечи наподобие пелерины и повернувшись к нам лицом, направился к двери. На секунду я была разочарована — худое и благообразное лицо его оказалось анфас не столь интригующе красивым, как обещал его интересный профиль. Но тут же разочарование мое было забыто, потому что он внезапно заметил Джосса. А Джосс, наверное, почувствовав на себе чей-то взгляд, прервал разговор с Томми Уильямсом и повернулся посмотреть, кто стоит у него за спиной. На секунду оба, кажется, смутились, а потом высокий улыбнулся, отчего худое загорелое лицо его пошло морщинами вокруг сощуренных глаз.

Устоять против очарования этой улыбки было невозможно.

Он сказал:

— Джосс. Долгонько не виделись. — Тон был приятный, дружеский.

— Привет, — сказал Джосс, не поднимаясь с табурета.

— Я думал, ты в Лондоне.

— Нет. Вернулся.

Внимание мое привлекла скрипнувшая дверь. Толстяк тихонько ретировался. Я решила, что у него срочное дело, и больше о нем не думала.

— Скажу старику, что тебя встретил.

— Да. Валяй.

Взгляд глубоко посаженных глаз метнулся в мою сторону и тут же был отведен. Я ждала, что меня познакомят, но этого не произошло. Почему-то такую неучтивость со стороны Джосса я восприняла как пощечину.

Наконец высокий сказал:

— Ну, увидимся, — и пошел к выходу.

— Конечно, — сказал Джосс.

— Спокойной ночи, Томми, — бросил высокий бармену, распахивая дверь и пропуская перед собой собаку.

— Спокойной ночи, мистер Бейлис, — отозвался бармен.

Голова моя дернулась, как на шарнире. Но человек уже исчез, и лишь чуть покачивалась не плотно им прикрытая дверь. Машинально я соскользнула с табурета, чтобы последовать за ним, но меня схватила и не пустила чья-то рука, и, оглянувшись, я увидела, что удержал меня Джосс. На одно удивительное мгновение взгляды наши сцепились в схватке, а потом я вырвалась. Снаружи послышался шум отъезжающей машины. Поздно.

— Кто это? — спросила я.

— Элиот Бейлис.

Элиот. Сын Роджера. Ребенок Молли. Внук Гренвила Бейлиса. Мой кузен. Моя родня.

— Это мой кузен.

— Не знал.

— Вам же известна моя фамилия. Почему вы не сказали ему? Почему не разрешили мне побежать за ним?

— Вы скоро с ним встретитесь. А сейчас слишком поздно, темно и сыро для семейных воссоединений.

— Гренвил Бейлис — это ведь и мой дед.

— Мне приходило в голову, что между вами есть какая-то связь, — холодно сказал Джосс. — Выпейте еще.

Тут я окончательно рассвирепела.

— Не хочу больше пить!

— В таком случае, пойдем поедим.

— И есть я не хочу!