Штормовой предел

Спустя некоторое время, когда "Ушаков", удерживая свое место в строю, продолжал вести огонь по неприятелю, с мостика увидели нечто страшное. Слева от "Ушакова", догоняя эскадру, вздымал валы пены какой-то страшный корабельный остов, без мачт и труб, с огромным креном. Борт его, раскаленный докрасна, казалось, светился изнутри. Дым, вырываясь прямо из-под палубы, придавал погибающему кораблю жуткий вид. Но, невзирая на трагизм своего положения, пылающий остов не только вел огонь по врагу, а и пытался, обогнав эскадру, занять свое место во главе ее! То был флагманский броненосец "Князь Суворов".

Миклуха глянул вправо. Там огромным костром одиноко пылал еще один броненосец.

— Кто это? — невольно выкрикнул он с болью.

— Видать, "Бородино", ваше высокородие! — вздохнул один из сигнальщиков. — Господи, помоги им!

Крен горящего броненосца стремительно нарастал… На "Ушакове" ошиблись: то был состоявший в гвардейском экипаже "Александр Ш". Один из офицеров "Ушакова" — невольный свидетель последних минут броненосца — вспоминал: "Броненосец уже так близок к нам, что можно рассмотреть отдельные фигуры; крен его все увеличивается, на поднявшемся борту чернеют люди, а на мостике в величественно-покойной позе, опершись руками на поручни, стоят два офицера; в это время с правого борта вспыхивает огонь, раздается выстрел, момент — и броненосец перевертывается, люди скользят вниз по его поднявшемуся борту, и вот гигант лежит вверх килем… а винты продолжают вертеться, еще немного — и все скрывается под водой".

Из воспоминаний лейтенанта Н.Н. Дмитриева: "Момент поистине был ужасный. Погибающий великан, никем не управляемый, силой работы правого винта (левый вертелся в воздухе) быстро катился влево. Командир наш дал самый полный ход и положил руль, чтобы уйти от столкновения, но это оказалось лишним, еще секунда — и броненосец перевернулся".

Не имея права покинуть боевой строй, "Ушаков", грохоча пушками, прошел мимо погибающего собрата. К месту гибели "Александра III" устремился один из наших легких крейсеров, но, засыпанный неприятельскими снарядами, вынужден был отойти. Далеко позади эскадры японские крейсера добивали беззащитный "Урал". Было около пяти часов дня… Столбы воды, смешанные с темно-желтым дымом, вздымались от разрывов японских снарядов.

Из воспоминаний лейтенанта Н.Н. Дмитриева: "…После 4 часов, как раз в то время, как мы проходили мимо подвергшегося расстрелу броненосца "Александр Ш", в нас сразу попало один за другим два снаряда большого калибра. Одним из них был пробит борт в носовой части броненосца, и все носовое отделение жилой палубы оказалось заполненным водой. Через несколько минут другой снаряд ударил в борт над самой водой против носовой башни, ворвался в кубрик и там разрывом своим сразу вывел 8 человек. Трое из них были страшно истерзаны и убиты на месте, четвертый скоро скончался, четверо же были тяжело ранены. Эту пробоину, несмотря на значительные ее размеры, удалось до некоторой степени заделать изнутри, заняться же исправлением обеих пробоин нельзя было, не прекращая действий носовой башни и не стопоря машины. Спустившись после 5 часов вечера на несколькоминут вниз, я прошел в кают-компанию, где на полу, прикрытые брезентами, лежали, вытянув окостеневшие ноги, четыре покойника, а раненые сидели и лежали на диванах. Тут же на носилках, весь залитый кровью, лежал смертельно раненный осколком в горло матрос, и с его тихими стонами сливалось какое-то глухое, страшное рокотание перебитой гортани. С непонятным теперь и только среди боя и сопровождающей его атмосферы смерти возможным спокойствием и с каким-то тупым равнодушием смотрел я на эти трупы, на стонущих, страдающих раненых, на куски мозга, прилипшие к изголовью носилок… Сознание, что каждую минуту сам можешь превратиться в такую же кровавую массу, повергало в состояние отупения. Точно так же странным кажется теперь и то чувство спокойного равнодушия, которое испытывалось во все время боя, за целые семь часов, проведенные на открытом мостике среди свиста и грохота снарядов…

В боевой рубке за весь этот день мне быть совсем не пришлось, так как там было полно народу, да, кроме того, и управлять башнями из рубки не было возможности. Телефон не действовал с самого начала боя, говорить же под несмолкаемую канонаду выстрелов при помощи переговорных труб было бесполезно. Переходя же с одной стороны мостика на другую, мне удобно было следить за неприятелем и передавать распоряжения в носовую башню лично, а в кормовую — через бывшего при мне ординарцем молодца-комендора Чернова. С большим уважением вспоминаю я о поведении этого человека во время боя. С полнейшим самообладанием и невозмутимостью бегал он, исполняя мои поручения, по открытому мостику и спардеку, и не только ни малейшего страха не было заметно на его простенькой физиономии, но, напротив, он был весел и оживлен. Но чье положение было хуже всех — это офицеров и сигнальщиков, определявших расстояния у дальномеров.