Штормовые времена

«Здесь зимы мягкие, – писал он. – Снега выпадает мало, а в долгое благодатное лето земля в изобилии дает и зерно, и плоды. Сейчас организуется небольшое уютное поселение для респектабельных семей. Вам и вашей талантливой леди, мой дорогой Уайток, окажут здесь самый радушный прием, которого заслуживают люди вашего положения. Если вы приедете, наш дом будет вашим до тех пор, пока вы не построите себе подходящее жилище. Моя жена самым искренним образом присоединяется к моему приглашению. У нас довольно большой дом и, хотя живем мы просто, думаю, мы можем создать вам комфорт».

Переезд в Канаду возбудил авантюрную натуру Аделины. Она была готова переезжать с места на место, из провинции в провинцию, если понадобится, до тех пор, пока не найдется нечто идеальное для нее. В Квебеке у нее появились друзья, но она ведь сможет навещать их время от времени. Еще одной зимы в этом холодном и насквозь продуваемом доме она опасалась. Смерть месье де Гранвиля тоже ее глубоко взволновала. Она чувствовала себя в некоторой степени за нее ответственной, одетая в траур мадемуазель де Гранвиль служила ей печальным напоминанием. Более всего на нее повлияло желание сохранить Уилмота как друга. Его дружба значила для нее больше, чем кого бы то ни было в Квебеке. Если он уедет в Онтарио, это станет для нее потерей. И она дала согласие на переселение.

Собственность в Квебеке была продана, хотя и за меньшую сумму, чем рассчитывал Филипп. Упаковка мебели и бесчисленные мелкие дела потребовали времени и сил. Всего лишь год прошел с тех пор, как они с энтузиазмом взялись за переделку дома на улице Сен-Луи в жилище по своему вкусу, и вот все разобрано. Дом снова заполнился духом уныния. Они не произвели на него никакого впечатления.

При расставании все Балестриеры плакали. От месье Балестриера они плакали все менее и менее сдержанно, когда же дело дошло до младшего, Лу-Лу, тот уцепился за шею Аделины с криком и брыканием. В утешение Аделина подарила ему маленькую механическую танцующую обезьянку, которой он давно восхищался. Его слезы моментально обернулись радостью. Удовольствие распространилось все выше, наконец улыбнулся и месье Балестриер; он расцеловал Филиппа в обе щеки и попросил вернуться в Квебек, как только он убедится, что Онтарио невыносимое место, в чем сам он не сомневался.

Мебель должна была храниться в Квебеке до тех пор, пока за ней не пришлют. Вместе с семьей и двумя слугами путешествовали только животные – Неро и коза Мэгги. Разлука с Гасси стала для Мари настоящим ударом. Она плакала так, что черты лица ее расплылись, и Гасси тоже плакала, хотя ей и было приятно путешествовать с mama и papa. Ей бы хотелось оставить Николаса, поскольку пока она его не любила. По-настоящему она любила только Неро и Мэгги.

Она смутно помнила морское путешествие, и, осознав, что они снова собираются плыть на корабле, уголки ее рта опустились, и она крепко вцепилась за нянину юбку. Но это был отличный пароход, и плавание вверх по быстрой реке проходило в полном комфорте и спокойствии. В Лашине[15] они покинули пароход и пересели на bateaux[16], которую тянули по берегу франко-канадские пони. Гасси была очарована. Когда Пэтси схватил ее на руки с восклицанием:

– Смотрите, ваша честь, мисс! Чудесное зрелище!

Она вскрикнула от восторга и спросила на своем ломаном английском:

– Кто эти люди?

– Говорят, это губернатор Северо-Запада, он возвращается в свою резиденцию. О, вот такая жизнь мне нравится. Посмотрите на его красивую одежду и на индейцев в боевой раскраске, которые его сопровождают!

Вся компания встала, разглядывая губернатора. Собралась толпа, послышались приветственные крики. В губернаторской свите были офицеры в форме и индейцы, управлявшие восемью превосходными каноэ. Бронзовые лица с устрашающей боевой раскраской, цветные куртки, вышитые бисером, перья, падавшие с черных как смоль волос на мускулистые плечи, привели Аделину в восторг. Она схватила за руки Филиппа и Уилмота, стоявших по обе стороны от нее.

– Ах, какое письмо я напишу домой! – воскликнула она. – Я опишу все это моему отцу так, что он удивится.

Величественные лодки гордо проплыли мимо. Три дюжины весел поднимались и опускались, словно водимые одной рукой. На носу всех лодок развевались британские флаги, обратив кресты к солнцу. Во время гребли индейцы что-то пели сильными печальными голосами.

Гасси, к собственному удовольствию, подпела им, хотя никто не услышал издаваемых ею звуков.