Штормовые времена

Миссис Вон беспокоило и то, что Дейзи, похоже, охотилась не только на доктора Рамзи. Когда доктор посещал Аделину, Дейзи непременно встречалась с Филиппом, если тот был дома. Аделина тогда сильно уставала и рано ложилась. Дейзи всегда старалась посидеть с Филиппом, которому было все равно, когда идти спать. По сугробам она ходила с ним в Джалну на снегоступах, которые ей подарили на Рождество. Миссис Вон очень старалась полюбить Дейзи, но это ей не удалось. Она критиковала Аделину, но не могла ее не любить.

А еще больше, чем мать, миссис Вон любила ее детей. «С каждым днем они становятся все милее, – думала она. – Но все же наполняют дом шумом и хаосом». Николас стал вспыльчив, и когда он обижался, по дому эхом разносились его гневные крики.

Затем, когда вокруг стало мрачнее некуда, наступил март, кроткий как ягненок. Но не просто ягненок, а как веселый резвый малыш, блеянье которого было журчанием ручейков, чьи глаза сверкали как летние звезды, чей хвостик отметал все заботы. В общем, погода установилась не по сезону теплая. В Джалне вновь закипела работа. Работники приступали к ней ранним утром и трудились допоздна. Вещи, которые, казалось, никогда не произойдут, происходили в мгновение ока. За работой мужчины пели. Жаркое солнце нагревало крышу и било в новые окна. По небу проплывали огромные стаи перелетных птиц. Земля вновь наполнилась жизненной силой.

Наконец настал великий день для Аделины и Филиппа: фургон, запряженный четверкой лошадей, остановился у дверей Джалны. Прибыла их мебель! И отделанная расписанной кожей кровать, которую они привезли из Индии; и комод с витиеватой латунной отделкой; и ящик с яшмой, слоновой костью и серебряными украшениями; и ковры, над которыми трудились несколько поколений, и портьеры с изящной вышивкой – запахи и звуки Индии! Прибыли и изящные чиппендейловские кресла и столы, подаренные Филиппу его сестрой, диван в стиле ампир, который они приобрели в Квебеке, массивный шифоньер, купленный в Лондоне! Ирландское серебро и лен, подаренные леди Гонорией! Новая жизнь для старых вещей!

До конца марта оставалось три дня, и все еще было тепло. Если бы только была готова комната Аделины – остальной дом мог подождать, – чтобы ребенок мог родиться под крышей ее собственного дома. Мысль о времени стала для нее осязаемой, чем-то враждебным, с чем она бежала наперегонки. Как-то среди ночи она представила себе будущего ребенка судьей-хронометристом в этой гонке. Она вообразила его гномиком, сидящим со скрещенными ногами, с золотыми часами в руках. При этой мысли она рассмеялась.

– Что случилось? – спросил вскочивший с постели Филипп.

– Я смеюсь, чтобы не плакать.

– Глупости. Зачем тебе плакать?

– Я лучше умру, чем пройду через то, что мне предстоит.

– Вот что, Аделина, веди себя прилично и подумай о данных тебе милостях, – сказал он, лишь бы что-нибудь сказать.

– Ты считаешь себя одной из милостей?

– Несомненно.

– Значит, ты преувеличиваешь.

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Яркий лунный свет падал на его лицо через окно. Сестра Августа прислала ему вышитый ночной колпак, который Филипп щегольски сдвинул набок.

– О, Филипп, ты восхитительно выглядишь, – сообщила она, притянула голову мужа к себе и поцеловала.

– А теперь тебе надо успокоиться и заснуть, – сказал он, похлопав ее по плечу.

Она вздохнула.

– Я бы уснула, если бы окно было открыто.

– Ты прекрасно знаешь, что доктор особенно предостерегал от ночного воздуха для переболевших коклюшем.

– Ну давай откроем, хотя бы чуть-чуть!

Он, поворчав, встал и приоткрыл окно на несколько дюймов. Затем поставил стул между окном и ней и разложил на нем большую нижнюю юбку с оборками.

– Вот, – сказал он с удовлетворением. – Это убережет тебя от сквозняка.

– О, спасибо, Фил, – сказала она, сделав глубокий вдох. – Как же хороша ночная свежесть! Какая жалость, что она опасна!

И прижалась к мужу.

Наступил бурный и ветреный апрель. Ветер, обнаруживший пять высоких новых труб, дул в них, визжал и ревел, словно нашел выход для всей своей энергии. Новые двери без конца хлопали, во все стороны летела стружка; работники свистели изо всех сил. Мебель была распакована, защитное полотно с нее снято. Ковры стояли по углам. Большую кровать установили в основной спальне. Неро бегал по лестнице вверх и вниз по пятьдесят раз за день, наблюдая за происходящим.

Вместе с мебелью из квебекского дома дяди Николаса прибыл рояль. Его доставили в отдельном фургоне. До окончания строительства оставалось еще так долго, что было решено не доставать его, а оставить в ящике, накрытом брезентом, пока не отыщутся люди, способные совладать с таким грузом. Фургон поставили в удобном месте возле оврага. Но земля в тени еще была промерзшей. Колеса фургона начали скользить. Огромная масса стала сползать в овраг, увлекая за собой лошадей. Филипп и Аделина смотрели на все это с тревогой на его лице и с ужасом на ее. Еще мгновение – и лошади упадут с обрыва.

– Режь постромки! – закричал Филипп.

– Режь постромки! – завизжала Аделина.