Штрафная рота. Высота смертников

И вот теперь она увозила с собой тайну того сна. Жив ли ее папка? Где он теперь? Она вздохнула и, осмелев, спросила сидевших возле чугунной печи:

— Ребята, в вы из какой деревни?

— Из Гольтяева, — ответил старший из братьев, которого называли Серегой.

— Тебя Сережей зовут? — И она привстала и попыталась улыбнуться.

— Меня — да, — спохватился старший. — А это — мой брат, Коля. Это — Володя. Мы все из Гольтяева. В одну школу ходили.

— А меня зовут Шурой. — И тут же поправилась: — Александрой.

Ребята смотрели на нее. Она — на них.

— А вы не знаете, куда нас везут? — наконец спросила она.

— Куда-то в Германию. А куда точно, никто не знает.

И тут из глубины вагона кто-то сказал:

— Скорей бы станция. В туалет хочется, спасу нет.

— Вряд ли нас на станции выпустят, — сказал Серега.

— А как же быть? — спрашивала женщина лет двадцати пяти. — Как же так?

— Иди вон в угол. Там и нары потому не поставили…

— Ох, господи, царица небесная!.. — вздохнула женщина и перевернулась на другой бок.

Саша слышала, что говорили немцы, закрывая вагоны на станции: никого не выпускать до самого пункта прибытия. И — никакой дыры в полу. Иначе взломают доски и разбегутся. Приказ — везти в полностью закрытых вагонах. Приказ необходимо исполнить в точности. Воду и еду будут давать на станциях во время стоянки эшелона. Вот о чем говорили конвоиры.

Вскоре прибыли в Вязьму. Вагон, поскрипывая, остановился. Подошли охранники, откинули задвижку и в щель просунули ведро теплой, видимо, кипяченой воды и ведро баланды. Ведра подавал пожилой полицай в черной шинели. Рядом топтался конвоир, щуплый немец с винтовкой.

— Дяденька, дяденька! — кинулась Шура к полицейскому. — Можно вас попросить?

— Ай, да ну вас!.. — отмахнулся полицай и побежал к следующему вагону.

Немец с любопытством смотрел на нее, и она, став возле щели на колени, обратилась к нему:

— Herr Soldat, bitte Sie… Darf ich Sie urn bitte?

— Was ist dort?

— Wo kann ich Toilette finden?[17]

Немец сделал неприличный жест и загоготал. Шура отошла от дверной щели и заплакала.

— Скоты, — сказала женщина и пошла в дальний угол вагона.

Воду они разделили. Тут же нашлась алюминиевая кружка. Кто пил, кто наполнял бутылки, миски и другую посуду. Серега ворохнул деревянным черпаком жидкую баланду и сказал:

— Кто на приварок?

— Из бураков…

— Воняет чем-то…

— Кролячьей мочой.

На нарах засмеялись.

— Ну что, желающих нет? — переспросил Серега. Он снова зачерпнул баланду, понюхал и вылил обратно в ведро. — Пусть сами жрут.

— Неужто и в Германии так кормить будут? — сказала женщина. Она была из вольнонаемных. Были в вагоне и такие. Они сами записывались в команды на отправку в Германию, поверив в то, что там, в обустроенной Европе, можно хорошо устроиться, работать на заводе, начать новую, счастливую жизнь. — А ты, девочка, я вижу, хорошо знаешь немецкий язык?

— Да так, в школе учила, — пожала плечами Саша.

— Мы все в школе учили. Да не все выучили. А что ты ему такое сказала, что он так на тебя взвился?

— В туалет попросилась.

— У нас теперь и столовая, и спальня, и туалет — в одном месте. Хоть бы ведро какое дали…

Следующая остановка была в Минске. Снова со скрипом отодвинулась дверь и в щель просунули два ведра. Воду выпили сразу. Кое-кто стал хлебать вонючую баланду. Шура и Ганька есть ее не стали. Экономно расходовали то, что им собрали в дорогу матери. Володя, попросив у кого-то миску, подошел было под раздачу, но Серега вытащил его из очереди за руку, усадил на ящик и сунул ему кусок хлеба с тонко нарезанным салом.

В туалет по-прежнему не выпускали. И вскоре в вагоне стало нечем дышать.

Однажды поезд замедлил ход. Звякнули буфера. Вагоны остановились.

— Расцепляют.

— Платформы меняют. У них тут, в Европе, рельсы другие, узкие, не то что у нас.

— Мы что, к границе подъехали?

— Да, должно быть, уже в Бресте.

И вагон завыл.

— Ой, мамочка моя родимая!

— Куда ж нас увозят?!

— Кому мы там нужны?

— Погибнем мы там…

Границу два товарных вагона пересекли с рыданиями и криками о помощи. Но их голоса слышала только ночь да заснеженные ели.

После Варшавы поезд останавливался на небольших станциях. Состав несколько раз переформировывали, гоняли по тупикам. Уже ехали по Германии, когда закончилось топливо. Потом повернули на юго-запад. И вот загнали в очередной тупик. Паровоз, хрипло посвистывая, ушел куда-то в промозглую черноту ночи. Утром, едва рассвело, послышались голоса и лай собак. Со скрипом отодвинули дверь. И они увидели шеренгу людей в форме, в высоких шлемах. Это были немецкие полицейские.

Всем скомандовали на выход. С трудом передвигая ноги по скользкому от нечистот полу, они подходили к дверному проему и вываливались на отсыпанный серым гравием откос, катились вниз, поднимались на ноги, окликали друг друга и испуганно бежали вдоль шеренги полицейских с собаками. Полицейские провожали их брезгливыми взглядами, отворачивались, зажимали носы. Шура слышала их возгласы:

— Русские свиньи…

— Из какого свинарника их привезли?!

— Бог мой! И их называют людьми!..