Штрафник из танковой роты

— Отошел от танка по нужде. А тут обстрел. Штаны лежа надевал. Выждал немного, пополз. А «бэтэшка» вся в дырьях. Фугасный снаряд прямо напротив моего люка ахнул. Броня спереди по швам лопнула, сплошные дыры, гусеницы порваны, пушка, как спичка, сломана. Я полез глянуть, что там внутри, а тут снова снаряд. Месяц в госпитале провалялся. В общем, худое брюхо меня спасло. А командира со стрелком по стенкам размазало. Во, гляньте… И чтобы мы не сомневались, показывал огромный багровый рубец и вмятину на боку.

— Так по немцу и не стрельнул? — спросил Садчиков.

— Мое дело — танк вести, — гордо отвечал Прокофий. — А стрелять вы будете.

Мне трудно вспоминать все детали тех последних дней сентября 1941 года, когда мы прибыли в боевую часть. Фронт мы слышали и видели отчетливо ночью. То в одном, то в другом месте светились зарницы и доносился слабый гул отдаленных взрывов. В первый же день шесть немецких самолетов бомбили лес неподалеку от нас. Я помню, как вздрагивала земля, и невольно искал глазами укрытие.

Наш механик-водитель объяснил, что прилетели немецкие пикировщики Ю-87. Их легко распознать по торчащим колесам. Слово «шасси» Прокофий не употреблял, возможно, не понимал. Мало что знал наш механик и о немецких танках, так как успел побывать лишь в резерве и госпитале. Но «юнкерсов» насмотрелся:

— Ен, сука, сверху валится, как подбитый. С воем, аж уши закладывает. Бьет точно. Видел, как бомбой в грузовик попал. Ни одной железяки больше полметра не осталось. А от людей вообще ничего. Дымит воронка, и гарью воняет. Спикирует, бомбы сбросит и круто вверх. На пяток секунд почти неподвижно зависает. Тут его в брюхо и бей. Только нечем. А он уже вверх с ревом идет, и пулеметчик сзади подметает очередями все подряд. Вы его, ребята, берегитесь. А там, как Бог рассудит.

Мне с первого дня не понравился наш взводный, лейтенант Князьков. Он чем-то напоминал Игоря Волошина и казался заносчивым. Позже я пойму, что первое впечатление часто бывает обманчивым, особенно для нас, молодых парней, не испытавших на себе, что такое бой. Князьков, небольшого роста, коренастый, в кожаной куртке и наганом на поясе, внимательно осмотрел Садчикова, Войтика и еще несколько человек, попавших в его третий взвод. Сказал, что в шинелях в танках не воюют, и приказал снять их. Так же критически, почти брезгливо, осмотрел залатанные гимнастерки, шаровары, старые потертые сапоги. Единственным, более-менее подтянутым и аккуратным среди нас был Федя Садчиков.

— Представьтесь, — остановился напротив него Князьков.

— Старший сержант Садчиков. Назначен в третий взвод командиром боевой машины.

— Сколько прослужил?

— Два года в стрелковом полку и два с половиной месяца учебы в танковом училище.

— Быстро нынче учат, — усмехнулся Князьков. — Меня, например, два года учили.

— Я тоже бы хотел лейтенантские кубики носить, — глядя в глаза взводному, спокойно ответил Федор. — Пошли добровольцами.

— Добровольцев много воюет. Что, теперь прикажешь медаль тебе «За отвагу» повесить?

Лейтенанта раздражало независимое спокойствие Садчикова, который ничего не ответил и продолжал стоять по стойке «смирно», глядя поверх головы взводного.

— Кто-нибудь воевал? — И, не дождавшись ответа, заключил: — Сразу видно тракторную бригаду. Еще немца живого не видели, а в лейтенанты рвутся.

Меня все больше задевал этот никчемный разговор.

— Покормили бы сначала, — сказал Паша Закутный. — Сутки не ели.

— Сутки, конечно, очень много. Не померли с голоду?

Князьков стоял, покачиваясь с пяток на носки. Одет он был форсисто, как командир-танкист с плаката. Кожаная куртка, синие бриджи, фуражка. На поясе — полевая сумка, наган в кобуре.

— Никак нет, товарищ лейтенант, — козырнул Паша. — Мы и неделю потерпим. Просто ребята интересуются. Или и дальше нас будете отчитывать за то, что мы не так одеты и, не доучившись, добровольцами пришли?

Паша повернул смело. Лейтенант сразу прекратил знакомство, приказал выдать всем телогрейки и стал распределять по машинам. Паша Закутный, конечно, попал на перевоспитание в экипаж Князькова.

Наш третий взвод состоял из двух танков БТ-7 и одного Т-26. Два других взвода тоже были укомплектованы частично «бэтэшками» и устаревшими Т-26. Командовал ротой старший лейтенант Тихомиров. У него была знаменитая «тридцатьчетверка», громадина, по сравнению с нашими легкими машинами. Немногим выше БТ танк Т-34 был почти на метр шире и длиннее. Усадистый, с сильной броней, которая чувствовалась даже на расстоянии, не говоря уже о мощной 76-миллиметровой пушке. О знаменитой «тридцатьчетверке» ходили легенды. Говорили, что поджечь этот танк почти невозможно, так как он работает на солярке. У нас в училище имелся лишь один экземпляр «тридцатьчетверки». Он стоял в отдельном боксе под охраной и считался секретным объектом.