Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Говорят, к смерти привыкнуть нельзя. Это верно лишь отчасти. На войне люди перестают реагировать на чужую смерть слишком эмоционально. Насильственная смерть становится постоянным спутником живущих, щерясь страшной пастью, держа наготове отточенную косу. Стоит только зазеваться — р-раз! И все, покатилась буйная головушка, полетела похоронка родным, ждущим близкого им человека целым и невредимым, молящим бога об этом. Но, видимо, Господь занят другими делами, тогда как костлявая с литовкой свою работу выполняет с безукоризненной точностью, и только ей известен последний час каждого живущего. Она придет вовремя. Она никогда не опаздывает и не ошибается. И если кто-то говорит, что смерть прошла мимо, он не прав. Просто его час еще не настал…

Гусев сумел приподняться и подойти.

Девушка в этот момент была занята — осматривала раненых, ей помогал один из загрядотрядовцев, уставший, с посеревшим лицом. Павел знал, что заградотрядам тоже достается и потери у них ничуть не меньше, чем в штрафбате.

Санитарка время от времени говорила:

— Потерпи, миленький, потерпи. Тебе в медсанбат нужно. Там помогут, на ноги поставят.

Кто-то вздыхал:

— Какой медсанбат, сестричка? Кому до нас дело есть?

— Что ты, родной! Видишь, я тут. Значит, есть, кому о тебе позаботиться. Не говори больше так, пожалуйста.

Почувствовав за спиной чужое присутствие, она обернулась, спросила у Гусева:

— Что тебе, солдатик? Тоже ранен? Потерпи, я сейчас.

Лютый посмотрел на девушку, и сердце его тревожно и сладостно забилось.

С Олесей Анциферовой они когда-то учились в одном классе, даже были влюблены. Потом Павел поступил в военное училище, а Олеська — в медуху. Какое-то время они переписывались, перезванивались, но потом… все изменилось: после училища в жизнь Гусева вошла другая женщина, и он, как думал, совсем забыл старые чувства.

И вот — на тебе! Олеська! И ее судьба занесла сюда!

— Пашка?! Гусев?! Ты?! — Удивлению девушки не было предела.

— Я, Олесь. Вот уж не ожидал, так не ожидал!

— И я не ожидала! — радостно ответила девушка и тут же смутилась. — Но… как же ты… в штрафниках?

— Жизнь такая, Олеся. Всякое бывает.

— Ой, что это я? — спохватилась девушка. — Давай, осмотрю. Что там у тебя? Пулевое? Осколочное?

— Не, колото-резаное под ключицу. Меня уж перебинтовали.

— Снимай-снимай, — потребовала Олеся. — Я сама решу, что мне с тобой делать.

— Ты сначала бойцами моими займись, а я потерплю. Ты ж знаешь, на мне, как на собаке, все заживает.

— Твоими бойцами? Так ты все же не штрафник? — обрадованно произнесла она.

— Штрафник. Командовать некому, поставили меня.

— Вот и командуй своими, а я сама буду решать, что мне делать. Снимай куртку без разговоров.

— Не могу я, — поморщился Гусев.

— Ничего, я тебе помогу. А что глаза такие красные? Обкуренный, что ли?

Гусев промолчал, а девушка осуждающе покачала головой.

Откуда ей было знать, что он не спит уже которые сутки.

Бабах! На разрушенных верхних этажах один за другим, почти сливаясь, грохнули три взрыва. Вниз полетели куски размолоченного бетона, посыпалась лавина мусора, осела тяжелая туча пыли, повалил дым, а с улицы донеслась бешеная стрельба.

— Опозеры в атаку пошли! — крикнул Клык.

Он прильнул к углу оконного проема и, умело отсекая по два выстрела, открыл огонь из автомата. Двигающийся затвор выбрасывал в сторону вращающиеся гильзы. Они падали на пол, замирая в пыли и мусоре.

В ответ с улицы залетали редкие стремительные трассеры, впиваясь в потолок, стены, выбивая мелкую крошку и пыль, попадая в металлические каркасы колонн, высекая искры и рикошетя.

По первому этажу работал пулемет БТРа.

Лютый, стиснув зубы от боли, пополз на четвереньках к оконному проему.

Грохнул разрыв гранаты, выпущенной из подствольника, кто-то из штрафников, нашпигованный осколками, истошно заорал, катаясь по полу.

Олеся, пригнувшись, поспешила к нему, на ходу расстегивая медицинскую сумку.

Грешок надрывно заорал, непонятно кому и зачем:

— Пулемет стреляет!!! Пулемет стреляет!!!

Гусев дополз до разбитого оконного проема, встал на колени, чуть высунув голову, быстро сориентировался.

Опозеры, числом с роту, пошли на штурм ЦУМа.

Фигурки солдат, прячась за всевозможными укрытиями, упорно продвигались вперед, ведя интенсивный огонь.

Оборону держала изрядно поредевшая рота Никулишина, стянувшего основные силы на первый этаж. Все понимали: стоит только опозерам прорваться в здание — песенка штрафников спета. В плен никого не возьмут, особенно после недавнего боя и проведенной зачистки, опозерам есть, что припомнить.

Лютый, стараясь не тревожить ноющую левую часть грудной клетки и руку, перевел автомат на одиночный огонь, пристроил «калаш» таким образом, чтобы вести прицельный огонь.

В прорезь прицела попал какой-то опозер. Укрывшись в неглубокой воронке с торчащим из нее куском ржавой трубы, он в горячке боя вел злую стрельбу по первому этажу универмага.

Враг был как на ладони. Их разделяли какие-то сто метров.