Штрафники. Люди в кирасах

— На кой ляд мне твоя история, — взбунтовался светловолосый, — когда я на собственной шкуре знаю, умеют или не умеют. Да и с чем Иван воевать будет? С винтовкой и шашкой против самолетов и танков? Видел я, как в сорок первом кавалерия против танков ходила. Что от нее осталось?

— Знаю. Но это не дает тебе права утверждать, что немцы непобедимы.

— Хитро, борода, выворачиваешь, — вмешался один из слушателей.

— А я и не утверждаю, — возразил светловолосый. — Но и ты нас не утешай тем, что Суворов немца бил. Суворова давно нет. Мы с тобой — есть. Вот нам-то его и бить! А то — Суворов!

— Да пойми ты… Разве наши не знали, что немцы строят самолеты и танки?.. Знали, но дело в том, что их пока у нас еще мало.

— Ну а если знали, так почему ж не строили? Видно, на лихую тачанку надеялись! Вон послушай, — указал светловолосый на репродуктор, висевший на столбе, — каждый день поют: «И линкоры пойдут, и пехота пойдет, и помчатся лихие тачанки!».

— Но в свое время нашему народу ясно сказали: нападение было неожиданным, отмобилизоваться мы не успели…

— Слушай, ты кем был в армии? — прервал его светловолосый.

Бородатый на секунду опешил, потом с раздражением сказал:

— Какое это имеет значение?

— А такое, что я б тебя к солдатам на версту не подпустил. Талдычишь одно и то же, дальше газеты ничего не видишь, а свой-то умишко… — и светловолосый выразительно повертел пальцем у лба.

— Кто бы ни был, — с обидой отбивался бородатый, — но пораженческой пропагандой никогда не занимался…

— Как же ты сюда попал? Политически зрелый, сознательный — и вдруг здесь вместе с нами, серыми, — опять вмешался один из слушателей.

— У меня хоть гимнастерка да штаны форменные остались, — распахнул пальто светловолосый, — а ты, наверное, и подштанники армейские выбросил…

— Дак они ж полные были, — бросил кто-то из окружавших. В громком хохоте потонули последние слова бородатого. Он пытался еще что-то доказывать.

Алексей, стоявший рядом, хотел было вмешаться, но тут кто-то потянул его за рукав. Он оглянулся и увидел длинноносого. Он тянул его в сторону и говорил:

— Брось эту хренословию слушать. Ты ж не знаешь, что они за люди. Давай лучше закурим.

Они отошли в сторону. Алексей достал щепотку табаку и высыпал в огромную ладонь длинноносого.

— Хе-хе, запомнил науку! — засмеялся тот и стал набивать трубку. — Теперь этих стратегов развелось, как вшей в кожухе. Посади хоть одного в Генштаб, так немцы сразу наложат в штаны.

Алексей улыбнулся и спросил:

— Не интересуешься?

— А зачем? Тут в каждой кучке до драки спорят. Виноватого все ищут. А толку что?

— Теперь только и остается спорить, — ответил Алексей. — Делать-то нечего.

Мы ведь теперь вроде находимся в политическом карантине: не заболел ли ты чумой предательства? Вот такие бородатые доктора и выявляют, — и длинноносый кивнул в сторону споривших.

— Это ты уж, пожалуй, загнул, — ответил Алексей. — Люди просто говорят то, что думают.

— И я о том же. Они беседуют, а рядом какой-нибудь тип стоит да все запоминает. А потом этих спорщиков в известном месте и прижмут: «А вы такое вот говорили?». Я уж, брат, ученый. Теперь молчу. Сволочей у нас еще порядочно.

— А мне-то почему говоришь? Не боишься?

— Нет, — ответил длинноносый. — Ты еще зеленый. Только не унывай, а то целыми днями сидишь, чуть ли не слезы льешь. Привыкай, тут тоже люди, правда разные, но люди.

Они разговорились, познакомились. Его собеседник оказался кадровым военным, бывшим командиром стрелковой роты и назвался Костей Шубиным. Когда-то он носил три кубика, попал под Киевом в окружение, скитался почти год на оккупированной территории, пока наконец пробрался к своим.

Так Алексей познакомился с человеком, надолго ставшим ему попутчиком и другом.

А часа через два они уже стояли перед воротами нового лагеря, расположенного далеко за городом. Несколько обшарпанных приземистых бараков, отрезанных от всего мира двумя рядами колючей проволоки, одиноко чернели в поле. И только километрах в двух виднелись трубы завода.

Как только колонна остановилась перед воротами, с той стороны проволоки начали собираться люди.

— Откуда прибыли?

— С Воронежского есть кто?

— Кто был в шестнадцатом лагере?

Новички молчали. И вдруг с той стороны проволоки раздался радостный крик:

— Чернышев! Вася!

Алексей глазами разыскал в толпе лагерников кричавшего. Это был светло-русый парень лет двадцати пяти, в сапогах, гимнастерке и черном штатском пиджаке поверх нее. Ему ответил человек, стоявший в первом ряду:

— Валька! Привет! А я-то думал, ты уже воюешь.

— Еще не скоро, Вася.

— Почему?

Валентин, безнадежно махнув рукой, сказал:

— Сам поймешь.

— Ну а как тут у вас? Жить-то хоть можно? — спросил Вася.

— Да ничего, днем спим, по ночам беседуем. Баланду дают, работу не спрашивают, так что жить можно.