Штрафники Василия Сталина

Из дверей лавок выбегали приказчики, настойчиво зазывая потенциальных клиентов зайти посмотреть товар. Внутри тебе прежде всего предложат сесть в удобное кресло, принесут чашку чая или кофе. Мгновенно определив, что ты русский, начнут по-русски нахваливать товар…

Оказалось, здесь много русских – потомков белоэмигрантов из остатков войск атамана Семёнова.

Как уже успевший изучить местную жизнь и нравы, Красавчик взял на себя роль экскурсовода и консультанта. Он уже знал много местных фраз, с помощью которых ловко объяснялся с местными коммерсантами, и вообще чувствовал себя в этой стране, словно рыба в воде.

Всем офицерам группы ещё в Москве выдали по двести тысяч юаней. Все ещё шутили, что теперь они почти миллионеры и по приезду в Китай заживут на широкую ногу. Но оказалось, что из-за сильной инфляции на эти деньги ничего стоящего не купишь.

Борис узнал об этом, когда спросил у хозяина лавки, сколько тот хочет за отличную кожаную куртку на меху. Выяснилось, что куртка стоит полтора миллиона юаней. Тут подошёл Красавчик, быстро оценил обстановку и о чём-то оживлённо заговорил с торговцем. Впрочем, даже не зная языка, лишь по интонации спорящих не сложно было догадаться, что они ожесточённо торгуются. Пришло не менее десяти минут, прежде чем сдавшийся лавочник воскликнул:

– Хао! – в этом возгласе, означающем: «Хорошо!» отразилось и согласие пойти на уступку настойчивому клиенту, и восхищение его умением добиваться своего.

– Командир, я сагитировал этого «кулака» на миллион, – с гордостью сообщил Нефёдову Красавчик. – Только это не ваш размерчик. Сейчас он притащит со склада другую.

– Да я не для себя – поворачиваясь к выходу из лавки, пояснил Нефёдов. – «Сынок» совсем без тёплых вещей приехал. Шинелька то китайская – поганенькая оказалась. Но у меня всё равно таких денег нет… Ну да ничего, я ему свою куртку пока отдам, а там что-нибудь придумаем.

– «Сынку» я сам куплю! – безапелляционно заявил Красавчик. – Как-никак он мой ведомый. И вообще, я за малого теперь несу персональную ответственность.

Неожиданно Лёня извлёк из кармана толстенную пачку банкнот и деловито начал отсчитывать нужную сумму. Борис заметил, что там не только юани, но ещё доллары и, кажется, даже британские фунты. Перехватив удивлённый взгляд командира, Лёня смутился и стал оправдываться:

– Только не подумай, что я продался вражеской разведке. Всего лишь несколько невинных коммерческих операций. Оказывается, местное население весьма хорошо относиться к некоторым товарам отечественного производства…

И так, как Борис продолжал глядеть на него с недоверием, Красавчик воскликнул:

– Да не смотри, Батя, на меня с таким осуждением! Во все времена дальновидные люди, отправляясь в далёкие страны, прихватывали с собой набор стеклянных бус и прочих безделушек для расчёта с туземцами…

«Сынку» помимо куртки, Лёня купил шикарный бостоновый костюм, несколько шёлковых рубашек и великолепные американские наручные часы, в которых, если верить словам торговца, можно было даже нырять под воду. Себе он тоже набрал всякого барахла, даже приобрёл пробковый тропический шлем.

Не забыл Лёня и про остальных. Всем лётчикам их группы он решил презентовать в качестве сувениров отличные шёлковые шарфы, которые в бою, когда приходиться много крутить головой, защитят шею от натирания. Всё это Лёня уложил в купленный огромный чемодан, который метко назвал «Б-29». После «шопинга» Красавчик пригласил Нефёдова посидеть в хорошем заведении.

– Ты забыл про «сухой закон»? – напомнил подчинённому Борис.

На это неунывающий балагур и жизнелюб с театральным возмущением воскликнул:

– Ни в коем случае, «тунжа»! Что, кстати, по-китайски означает товарищ. Мы будем только дегустировать блюда местной кухни.

Лёня вышел на центр улицы и что-то крикнул плохо одетому маленькому худенькому человеку, сидящему на расстеленной на земле циновке. Тот немедленно радостно вскочил на ноги, выкатил из переулка двухместный тарантас, впрягся в него и поспешил на зов «белого господина». «Только этого мне не хватало! – ужаснулся Нефёдов. – Если Бурда узнает, что мы ездили на рикше, как самые настоящие эксплуататоры местной трудовой бедноты, мне придётся положить на стол партбилет». Впрочем, не столько перспектива заиметь крупные неприятности по служебной и партийной линии останавливала Бориса. Воспитанному в духе революционного интернационализма, не единожды проливавшему кровь за свободу других народов, Нефёдову казалась дикой сама мысль, что его – ещё достаточно крепкого мужика вместо лошади повезёт на себе худосочный маленький человек! И не только его одного.

Борис стоял в нерешительности, озираясь по сторонам. Он не знал, куда ему деться от позора. Нефёдову казалось, что все люди на этой улице смотрят на русского военного с осуждением. Ещё бы! Ведь он пришёл в эту страну, чтобы защитить её от империалистической агрессии, а вёл себя совсем как те, против кого он здесь воевал. Но окружающие не проявляли удивления или осуждения, такое поведение европейцев было здесь нормой.