Штрафной батальон

Смотреть было жутко. Пронизывало насквозь острой горячей болью, пекло на груди кожу, будто у самого Виктора вырезают звезду. Он пошатнулся и сказал, что пойдет в хату, потому что на морозе пальцы не держат карандаш.

Личность замученного все же установили. Дивчина из соседней деревни опознала в нем старшину из батальона железнодорожных войск. Приезжал старшина к ним в деревню осенью с разнарядкой на двадцать подвод. Девушка эта ездила вместо своего больного отца. Батальон восстанавливал на Припяти взорванный немцами железнодорожный мост. Подводы недели полторы возили грунт для путевой насыпи. Потом их отпустили домой.

Старшина второй роты Афанасий Соболев, серьезный, чубатый и вообще красивый, радел о возчиках все это время, наведывался вечерами в их артель, спрашивал, хватает ли продовольствия, читал последние сводки из газет, объяснял, как важно теперь закончить мост досрочно, когда советские войска уже вступили в Польшу и вышли к реке Висле. А когда возчики отработали свое и собирались ехать обратно, старшина сам сходил в штаб и принес всем справки с печатями и подписью командира, раздал и попрощался со всеми за руку, и все благодарили его за внимание и заботу и приглашали в гости. Очень полюбили возчики старшину. Обещал он приехать в Полесье после войны, поглядеть, какая здесь начнется колхозная жизнь. Рассказывал Соболев про свой колхоз, передовой во всей Московской области. Там работал Афанасий агрономом, там живет его мать, а жены нет, не успел жениться. Призван на службу в желдорвойска в тридцать восьмом году, в партию вступил в сорок первом.

Свидетельница то ли не пришла в себя от вида истерзанного тела Соболева, то ли ее забирал новый страх, зыркала по сторонам ошалелыми, выцветшими вдруг круглыми глазами и шлепала невпопад побелевшими губами. Виктор, переспрашивая и повторяя за ней, записывал ее показания крупным почерком, чтобы каждое слово этого важного протокола можно было потом отчетливо прочитать. Выводил он буквы, а в голову неотвязно лезла ужасная отвратительная картина, будто видел все собственными глазами. Вот в темном сарае набыченный мужик, похожий на первобытного, перевернул истекающего кровью, едва живого Соболева и занес над исполосованной спиной остро наточенный тонкий нож… А другой бандит, может быть русобороденький ферт, оскалясь злорадно и брезгливо, светит фонарем, пригнулся, оперся левой рукой о колено, обтянутое серо-зеленым немецким сукном, а правую задрал повыше и держит в ней керосиновый фонарь. Невозможно же представить, чтобы подобное злодейство происходило при свете дня.

— Ты что дрожишь? — спросил Виктор девчонку, чувствуя, как самого изнутри колотит подпирающий к горлу гнев. — Ты боишься бандеровцев, убивших старшину?

— Не-э, — выдохнула девчонка, не попадая зуб на зуб. — Кого же теперь бояться? — А сама в страхе зыркнула на оконце, на охраняемый часовыми сарай.

— Значит, это дело рук все-таки ваших шабров? — мотнул Виктор головой в сторону окна, подразумевая арестованных, запертых сейчас в той самой клуне, откуда прошлой ночью доносилась пьяная ругань и стон.

— Ничего она не знает! Она же три дня всего как пришла сюда меня наведать. Что она, молодая, глупая, может про нашу Осиновку знать? — крикнула, побелев, укутанная платком по брови старая женщина, метнулась к столу, оторвала от него девчонку и потащила за плечи к себе.

— Не знаем! Не видели! — загалдели все бабы, набившиеся в хату, обступили Виктора орущим кольцом, а дивчина как сквозь землю провалилась. Сейчас только стояла здесь вот, перед глазами, и моментально сгинула — и остался недописанным протокол.

— Где свидетельница?! — допытывался Виктор, срываясь на крик. — Девушка где, я вас спрашиваю! Куда вы ее, чертовы бандитки, спрятали?

А они прикидывались непонятливыми, пялили на него испуганно-недоумевающие зенки из-под низко насунутых, толсто намотанных платков, пожимали плечами и мычали:

— Чо-го-о? Чо-му-у?

Тело старшины, завернутое в ветхую дерюгу, положили в кузов на солому рядом с теми двумя, младшим сержантом и рядовым.

— Вот служили они в разных частях далеко от передовой линии фронта, не ходили в наступление за населенные пункты… — начал было речь Ионин, запнулся и направился к сараю, крикнул: — На-а-ряд! Выводи бандюг ко второй машине!

Виктора сорвало с места, он кинулся следом, закричал:

— Погоди, Ионин! — Обогнал того, а едва часовые отволокли нескладное тяжелое сооружение, заменяющее дверь, сколоченное солдатами два часа назад, Виктор, торопясь, чтобы Ионин ему не помешал, первым влетел в сарай и, дергая кобуру, не умея второпях расстегнуть ее, заорал бешено что было силы: — Кто из вас, сволочь власовская, зарезал старшину?! Признавайтесь! Скажете кто, застрелю одного этого гада, который зарезал… — и прицелился трофейным парабеллумом в «неандертальца». — А не признаетесь, перестреляю всех подряд!