Штрафной батальон

Телефон был общий, висел в коридоре, и Марья Митрохина непременно встревала в чужой разговор:

— Эна, какая знаменитая нашлась! Лежебока, чужеспинница. И сыночек весь в тебя, лодырь, оболтус. Вместо того чтобы сидеть уроки учить, стоит тут зубы скалит.

— Не тронь моего сына! — кидалась на Митрохину, мгновенно ярясь, Калерия Ивановна. — Не твое дело, хабалка, деревенщина! Мой сын, моя забота! И не глупее он твоего Андрюшки. Трех репетиторов найму, а Витя мой в институт поступит.

В этом она ничуть не сомневалась, хотя учился Виктор плохо, еле-еле дотягивал десятилетку, отставал чуть ли не по всем предметам. Ходила Калерия Ивановна упрашивать учителей, только что в ногах у них не валялась. И соседям Савельевым старалась угодить, улыбалась сладенько Ананию Петровичу, директору Витиной школы, и Ольге Илларионовне, учительнице начальных классов. Намекала им обоим на большую свою благодарность. Савельиха обиделась на такие намеки, а директор сделал вид, что их не заметил, и задаром вечерами и по воскресеньям занимался с Витей по русскому языку.

Сдал экзамен Витя и получил аттестат. Но с аттестатом-то и не было задержки. Началась война!

Калерия Ивановна сразу как-то оцепенела и впала в нескончаемый ужас. Витиных ровесников брали на фронт! Неужели и для Курносовых настанет страшная пора — потерять единственного сына? Страх мешал думать, соображать, мысли метались в голове как в пустой клетке. Вспомнилась давняя вера в бога, церковный звон, Калерия Ивановна заторопилась в церковь, купила возле паперти у какой-то бабки с рук икону Николая Чудотворца, освятила ее в храме для большей надежности, принесла домой, повесила в передний угол и облегченно опустилась перед ней на колени!

— Боже, сохрани! Боже, не допусти! — начала она молиться и верила, что бог не допустит.

Благополучие и безопасность, по твердому убеждению Калерии Ивановны, полагались их семье как пропуск в ведомственную поликлинику. Она всегда знала и не сомневалась в том, что кто-то их убережет, кто-то защитит, кто-то за них похлопочет, потому что они Курносовы.

И действительно, все прекрасно уладилось. Объявили по радио двадцать второго июня в двенадцать, а уж в половине первого Николай Демьянович ехал на такси к одному хорошему знакомому, не застал его, помчался к другому и вернулся домой около трех.

— Устроил, — сказал он довольно жене и сыну. — Чертежником в конструкторское бюро на военный завод. Оттуда не призывают. Завтра, Витька, смотри не проспи на работу.

Взглянув с благодарностью на мужа, Калерия Ивановна перевела благодарный взгляд на Чудотворца и истово троекратно перекрестилась.

Савельев ушел рано утром на третий день. Всего лишь неделю назад жена с дочкой уехали в гости к родственникам в какую-то деревню на реке Каме. Он накануне звонил по телефону своему товарищу и тихо сказал:

— Отбываю к восьми. Да, оставлю им записку.

Виктор услыхал и обо всем догадался и вот утром выскочил, будто умываться, а на самом деле чтобы проститься с Савельевым. Поздоровался чинно, теребя край полотенца, и прислонился к стене в коридоре. Холодок ее пронизал насквозь, аж под ложечкой. Он во все глаза смотрел, как запирает Ананий Петрович на ключ дверь своей комнаты. Обычное дело, запирает человек свою комнату на ключ. Но у ног человека лежит холщовый серый мешок с лямками, сшитый, наверное, им самим сегодняшней ночью, и никто не знает, когда хозяин мешка вернется обратно к этой своей двери.

— Вы на фронт уезжаете, Ананий Петрович?

— Да, Витя, еду. Я там на кухню вынес герань, попроси, пожалуйста, маму, пусть она поливает цветок до приезда Ольги Илларионовны и Алечки.

Обидно было слышать Виктору от Савельева в момент прощания пустяковую просьбу. Кто же на общей кухне даст цветку засохнуть? Но дело-то не в словах, а в поступках. И дураку все ясно.

Вот Ананий Петрович, директор школы и учитель русского языка и литературы, уходит сейчас на фронт, а он, Витька Курносов, его ученик, восемнадцатилетний здоровый парень, остается дома.

Стало так стыдно, что захотелось сию минуту, в чем есть, уйти добровольцем вместе с Савельевым. Да разве отец с матерью отпустят?

— Ананий Петрович, а что передать Ольге Илларионовне и Але? — спросил Виктор, чтобы хоть чем-то быть причастным к значительному поступку своего учителя.

Савельев вскинул на плечи вещевой мешок, пошел к выходу, задержался перед Виктором и ответил:

— Скажи им, что уезжал я в хорошем настроении. Да они знают, я написал им веселое письмо. Ну, до свидания, дружок, будь счастлив. Будь мужчиной! — И крепко обнял Виктора.

Никого не было в этот час в коридоре, и ни с кем больше Савельев не простился. Входная дверь бесповоротно щелкнула за ним в укор Виктору. Он стоял и думал, отчего же он сам-то здесь, дома? Ананий Петрович на прощание велел ему быть мужчиной, он им будет!

— Сегодня же узнаю, куда надо идти призываться!

Сын Митрохиных, ровесник и одноклассник, окончивший десятилетку с золотой медалью, ответил грустно: