Штрафной батальон

— Может, кто неправильно понял приказ или передумал? Даю три минуты на получение оружия, — вроде бы с сочувствием сообщил он и вдруг, переменясь в лице, рявкнул со всей мочи: — А ну, бегом марш!

Дружно сорвавшись с места, бунтари со всех ног кинулись к грузовику с оружием. В гуще бегущих мелькала и взлохмаченная борода зачинщика.

Понаблюдав за ними с минуту ровным, поскучневшим взглядом, Балтус направился было к штабу, но, передумав, вернулся с полдороги к строю, дождался, когда последний солдат получит винтовку.

— Штрафники! С незапамятных времен русские верили в бога, но никогда это не мешало им мужественно и героически защищать свою Родину от иноземных захватчиков. Преображенцы Петра, чудо-богатыри Суворова, матросы Нахимова шли в бой за веру, царя и отечество. Всегда, когда над отечеством нависала смертельная опасность, верующие становились в ряды его защитников. Вспомните, Пересвет и Ослябя тоже были монахами, но не в кельях они прятались, когда надо было отстаивать Родину, а выступили на ее защиту с мечом в руках.

Мы тоже верующие. Наша вера — честь, свобода и независимость любимой Родины, ее светлое коммунистическое будущее. Во имя этой веры я не остановлюсь ни перед чем. Это не пустая угроза — последнее предупреждение. Через час батальон выступает на передовую. В боевой обстановке не до сантиментов — я буду беспощаден, потому что другого мне не дано.

Командирам рот обеспечить получение сухого пайка на личный состав, солдатам готовиться к маршу. Исполняйте!..

Отграненный командирской строгостью голос комбата буквально ввинчивал каждое слово в сознание штрафников — крепко и надежно, как шурупы в стену. Отстраниться от их влияния было просто невозможно.

Инцидент был исчерпан.

Командиры рот скомандовали «Шагом марш!», и солдаты разошлись повзводно по помещениям. Поповский дом наполнился громким говором и суетой. Готовиться к маршу, собственно, нечего. Котелки и саперные лопатки всегда при штрафниках, а прочие пожитки — в вещмешках и «сидорах» наготове. Винтовку через плечо, автомат на шею, мешки за спину, прошелся несколько шагов, прикидывая, не жмет, не давит, — и все сборы. Толкотни и разговоров больше.

Павел преимущественно за Фиксатым, Химиком и Монахом наблюдал. Неспокойно на сердце было. Автономное подразделение они во взводе. Вроде и живут под одной крышей вместе со всеми, и спят рядом на нарах, и на учениях, и в строю бок о бок, а все равно от остальных будто незримой перегородкой отгорожены. И враждебности явной не выказывают, наоборот, даже заискивать перед взводным стали, а чужие.

На что настроились, с какими мыслями и планами на передовую собираются? Не с теми ли, что и Тихарь в свое время? Всего ожидать можно, в особенности от Фиксатого. Тонко работает. На всю шушеру в батальоне влияние имеет, а уличить не удается, ни в чем не подкопаешься. Как крыса: весь день в воде, а на берег сухой выходит.

Что замыслили, какую подлость ждать? Внешне вроде все благопристойно, теми же хлопотами, что и остальные, озабочены. Но не верит им Павел.

Иное дело Халявин. За него отбоялся. Этот теперь никуда не уйдет. После стычки с Фиксатым постоянно вблизи Махтурова и Кускова держится, всегда настороже. Понимают ребята, что тяжело ему сейчас — от своих оторвался и к ним не прибился, пробовали пойти на сближение. Но Карзубый, хоть и держался поблизости, оставался замкнут и молчалив.

Не миновать ему с Фиксатым встречи на узенькой дорожке, и уйти с нее суждено лишь одному. Вот о чем думал Павел, размышляя над поведением Халявина.

Не принимал он в расчет и самодеятельного актера Николаева. Урку из себя корчил, пока среди колхозников и солдат в маршевой роте находился, во взводе всякую блатную придурь быстро с него пообтрясли.

На всякий случай предупредил Махтурова, Шведова, Кускова и Баева, чтобы присматривали за троицей Фиксатого. Гайко, подметив их секретничанье, напомнил Колычеву:

— Уговор наш, взводный, помнишь? Меня, Жука и Богдашу рядом держи. Если что — не подведем!

Наконец появился Ульянцев, в пилотке и солдатской телогрейке, туго перетянутой ремнем. Отозвав в сторону взводных, сообщил, что машин мало и разместиться на них могут лишь три роты. С первым рейсом отправятся третья, пятая и шестая роты. Второй же предстоит грузиться одной из последних.

— Пока можете отдыхать, — разрешил он, — но людей не распускать, держать под присмотром. Под личную ответственность!..

Последнего, третьего, рейса пришлось ждать очень долго. Измаялись, слоняясь без дела. Грузились уже на закате солнца, а выгружались в сумерках. Доехали благополучно, без происшествий.

В темноте по ленивому постреливанию и вялым взлетам ракет определили недалекую передовую. Но оказалось, что им не сюда, а много дальше. Подчиняясь команде, построились ротными колоннами и двинулись по какой-то бесконечно петлявшей проселочной дороге. Определить направление пути из-за частых поворотов было трудно, но по тому, что фронт все время оставался справа, Павел предположил, что проселок рокадный.