Штрафной батальон

— Да ты не волнуйся, все будет нормально! — стал благодарно уверять Шведов и вдруг сразил наповал: — Знаешь, я даже стихи сочинил. Хочешь, прочитаю?

— Ты пишешь стихи?

— Да так, для себя немного…

— Ну, давай! Хотя от поэзии, я, откровенно говоря, далековат.

— Только ты это… не очень, и потом — никому! — предупредил Славка и прочитал с чувством:

Весна, как внезапная радость,

Закружилась, сорвавшись с петель,

И в глазах твоих томная сладость,

Полыхающих чувств метель.

Ну как?

Павел уловил в вопросе надежду, предполагающую однозначный ответ.

Четверостишие ему понравилось, и он собрался сказать что-нибудь теплое, одобрительное, но с языка неожиданно сорвалось совсем другое:

— Это у Малининой-то в глазах томная сладость и полыхающих чувств метель?

— А что? — насторожился Шведов.

— Ну ты даешь! — засмеялся Павел. — Отметелить она может, это точно. А насчет всего остального… Сомневаюсь!

Получилось грубо и нехорошо. Шведов потух, видимо, раскаиваясь, что поделился с ним самым сокровенным.

Обругав себя мысленно последними словами, Павел поспешил смягчить боль, нечаянно причиненную товарищу.

— Извини, это я сдуру, — повинился он. — Стихи вообще-то ничего, только, мне кажется, незаконченные, недоговоренные. Еще же что-то должно быть, да?

— Должно, — вяло подтвердил Шведов. — Только не получается ни черта. Вертятся в голове две вроде неплохие заключительные строчки: «Ты послушай немеющим сердцем, как умеет любить штрафник», — а начало не идет, и все тут. Вроде и чувствую, о чем сказать: пока, мол, той метелью захвачен и что-то там не произошло — ты послушай… А выразить не могу, ни рифмы, ни тональности не нахожу.

— Может, до вечера-то еще и найдешь, — посочувствовал Павел. — А дальше-то и к прозе в самый раз переходить.

— Скажешь тоже — до вечера! Третий день уж мучаюсь…

После ужина Шведов незаметно из взвода ускользнул и направился к штабу. Заранее приглядел, где зазнобу свою невзначай повстречать можно. Павел, как и условились, дневальным Кускова назначил, а сам прилег, намереваясь дождаться его возвращения и посмеиваясь в предчувствии того конфуза, который тому предстояло пережить. Но время шло, а Шведова не было.

Утром, улучив момент, отозвал его в сторону:

— Ну как на любовном фронте? Можно поздравить?

Шведов болезненно сморщился, отвел глаза. Без слов ясно: не ко двору пришелся козел.

— Хоть расскажи, что ли! — попросил Павел, сдерживая смех, чтобы не оскорбить больного самолюбия.

— Полный афронт, и рассказать нечего, — вздохнул Шведов, но сам уже улыбался: — Встретил ее сразу. На ящике у санвзвода сидела. Как сейчас соображаю — дожидалась кого-то. Тут я и подрулил. Ну про погоду, про вечер хороший и еще там про разное поговорили. Вроде бы все в норме. С понятием девка. Только я это, к делу собрался переходить, а она меня на таран: «А ты, случаем, не из певчих?» — «С чего это ты, — говорю, — взяла?» — «Да так, — отвечает, — почему-то кажется, что ты мне сейчас фронтовое танго под названием «Война все спишет» исполнить собираешься. Так не трудись, не надо. Я его в лейтенантском и капитанском исполнении до осточертения наслушалась. Лучше топай, дорогуша, спать, во всех отношениях для тебя полезней будет». Я было к ней с того и с этого бока подсыпаться — дохлый номер. В конце концов пришлось врубать четвертую — и на исходные. Хорошо хоть с юмором баба, не так обидно…

— Ну да, — машинально поддакнул Павел, думая о том, что капитанов Малинина, вероятно, для красного словца помянула, а вот с командиром девятой роты старшим лейтенантом Наташкиным он их раза два в укромных местечках примечал.

Неизвестно, как глубоко на самом деле была уязвлена гордыня Шведова, но вскоре представился случай, частично возмещавший ему моральный ущерб.

Рота на утренний осмотр выстроилась. Ненароком и комбат из штаба вышел. Прошелся вдоль строя, замечание Колычеву сделал за то, что Заливайко небритый был. Собрался уходить, и санинструктор Малинина навстречу спешит. Поприветствовала как положено и мимо хотела прошмыгнуть.

Балтус ее остановил, неторопливо поправил на плече завернувшийся погон. Предупредил глухо:

— Распорядком дня, товарищ старшина, ночью сон на своем месте предусмотрен. Будете нарушать — посажу на гауптвахту и откомандирую из батальона. Вам ясно?

— Так точно, ясно, товарищ майор!

— Идите!..

Штрафники тоже для себя из предупреждения комбата выводы сделали. С той поры к любви охоты у них поубавилось.

* * *

Однажды к штабу подошли две битые-перебитые «тридцатьчетверки». У одной башня насквозь тяжелым снарядом пробита и отверстия лишь для виду тонким листовым железом заварены, у другой вместо пушечного ствола торчал короткий уродливый обрезок. После обеда комбат назначил танковую обкатку рот.

В поле вышли всем батальоном. По замыслу, штрафники, вооружившись макетами противотанковых гранат, должны были поротно занимать оборону в окопах и траншеях на узком участке и, пропустив прорвавшиеся танки «противника» над головой, поразить их сзади броском гранаты на моторную часть. Танкистам предписывалось сделать по два захода на каждую роту.