Штрафной батальон

— Пожалуй, ты прав, — согласился Павел, — надо предупредить ребят, чтобы в туалет и вообще по одному не ходили. Пока за руку не схватим — осторожность не помешает. Но если что — пристрелю гада на месте!

Когда вернулись в помещение, солдаты притихли, догадавшись, что не просто покурить вызывал на улицу взводного Махтуров и что принято какое-то решение. Выждав, когда все обратят на него внимание, Павел, обращаясь к Фиксатому, предупредил, твердо и раздельно выговаривая каждое слово:

— Если еще чья-нибудь гимнастерка во взводе продырявится, смотри — наутро тебя найдут в том же туалете утопленным. И никакого следствия проводиться не будет. Понял?

Павел намекал на то, что случилось накануне в шестой роте. Там вор у вора мешочек с табаком увел. Уголовники виновного отыскали и устроили самосуд. Собрались поутру в кустарнике за туалетом, уселись в круг, а укравшего в центр вытолкали. Разбирались недолго, больше орали и матерились. Потом притащили из сарая метровый чурбак и, подняв обреченного за руки за ноги, с маху опустили на него спиной.

Солдаты охраны опоздали, уголовники успели разбежаться по ротам. Происшествие чрезвычайное. В подобных случаях виновных обычно отыскивали и наказывали. Но на этот раз Балтус изменил установленному порядку — оставил дело без последствий. Всезнающее «солдатское радио» утверждало, что комбат, выяснив из личного дела неприглядное прошлое убитого, якобы сказал в оправдание своего исключительного решения: «Если сами мерзавцы его к смерти приговорили, значит, мерзавец вдвойне и того достоин. До первого боя числить в строю, потом списать в потери».

Именно этим подтекстом были окрашены слова Павла, и Фиксатый прекрасно его понял. Дернулся ущемленно, пырхнул рысьими глазами.

— Я за себя только отвечаю! За других не ответчик!

— И я о том же говорю, — спокойно уверил его Павел. — За себя и ответишь. С этого момента будем считать отношения выясненными. Другого не жди, — и, скользнув беглым взглядом по Монаху и Химику, добавил: — Остальных это в равной мере касается.

Считая, что сказано достаточно, Павел прошел и лег на свое место. Посоветовавшись с Махтуровым и Шведовым, ротному о происшествии решил не докладывать.

И начались в батальоне ЧП за ЧП. Комбат потребовал от командиров рот установить в подразделениях жесткую дисциплину, разрешил применять крайние меры.

Утром Павел стал свидетелем того, как Ульянцев на деле осуществлял установку комбата. Умывшись, штрафники бродили по двору, ожидая проверки. Ульянцев на кухне задержался и в роту чуть ли не бегом поторапливался. За углом наткнулся на Саблука. Развалившись на молоденькой траве, тот блаженно жмурился на солнышко. Ротного, конечно, заметил, но не поднялся при его приближении, даже ухом не повел. Ульянцев шаг сбавил, остановился. Саблук, тот самый солдат, что при знакомстве заявил Павлу: «Пуганые мы, керя!» — неповоротливый, с мощным торсом и крупной, точно наплюснутой на шею головой, за что сразу был окрещен среди штрафников кличкой Буйвол, и после этого не пошевелился. В упор ротного не видел.

— Встать! — негромко приказал Ульянцев. — Почему не приветствуете?

Саблук приоткрыл сонные бесцветные глазки, недовольно поднялся.

— Ну че надо?

Ульянцев побелел.

— Садись!

Саблук послушно, все с той же развальцей и ленцой, с какой поднимался, опустился на землю. Лишь в свиных глазках мелькнуло выражение недоброго интереса.

— Встать! — повысил голос ротный. До Саблука, кажется, стало доходить.

— Чего драконишь, лейтенант? — с угрозой прищурился он на Ульянцева, не спеша стал подниматься. — Смотри, на передке пули и спереди и сзади летают. Ненароком одну и в затылок схлопотать можно…

— Молчать! — разъярясь, вскричал Ульянцев, отступая на шаг назад и расстегивая кобуру пистолета. Под подбородком крупно заходил кадык.

С Саблука вмиг сонливость и вялость слетели. Живо на ноги вскочил и по стойке «смирно» вытянулся.

Ульянцев трясущимися руками пистолет выхватил.

— За невыполнение приказания в штрафном батальоне командир обязан применять оружие без предупреждения! Знаешь об этом, мерзавец?! — и, указав стволом пистолета на расщепленный тополь, росший шагах в пятидесяти, прикрикнул: — А ну, бегом, туда и обратно!

Саблука как взрывной волной подбросило, застоявшимся иноходцем подхватился. Раз десять в оба конца сгонял, упарился, а Ульянцев, держа его под пистолетом, все повторял команду. И только когда Саблук вконец выдохся и едва держался на ногах, поставил его перед собой.

Пряча пистолет, уведомил напоследок:

— Еще раз не подчинишься приказу или будешь разглагольствовать о том, где и как пули летают, — шлепну на месте. И фронта не увидишь. Ясно?

Саблук, загнанно дыша, кипел злобой, но возражать ротному не смел.

После того как нескольких человек комбат отправил под трибунал, а троих из них расстреляли перед строем, безобразия в батальоне прекратились, но дисциплина внедрялась с трудом. Мелкие стычки между командирами подразделений и блатняками происходили постоянно.

В тот день, когда Ульянцев привел в чувство Саблука, пришлось и Павлу столкнуться с компанией Фиксатого.